Егорка из детского дома - стр. 8
Карцером оказалась небольшая комната в подвале. Два топчана с заскорузлыми матрасами и почерневшими от многолетнего употребления подушками стояли у отсыревших, склизких стен. Под потолком тускло светила лампа в металлическом каркасе. В углу стояла ржавая жестяная раковина, в которую из облупленного от времени крана громко капала вода. Под раковиной темнело старое, с продавленным боком ведро. Небольшое зарешечённое окно под потолком заросло паутиной и с трудом пропускало свет. В углу комнаты стоял старый, высокий металлический шкаф, когда-то выкрашенный в белый цвет. Дверцы его были заперты на большой амбарный замок. На стенах и на потолке тускло поблёскивали какие-то металлические кольца. На полу под ногами скрипела рассыпавшаяся от времени темно-красная метлахская плитка. Вдоль стены тянулись холодные чугунные батареи. В комнате было душно, промозгло и темно.
Физик втолкнул Егора в плохо пахнувшую темень:
– Просидишь тут два дня. Это тебе в наказание, чтобы знал своё место. А то слишком борзый ты – только появился, а уже столько проблем от тебя.
– А что я такого сделал?! – неуверенным, дрогнувшим голосом возразил Егор. Темень и вонь в подвале, который они называли карцером, напомнили ему о доме, и ему до тошноты не захотелось сидеть здесь аж целых два дня. – Отпустите меня, дяденька! Я обещаю себя хорошо вести.
– Ишь, спохватился! Раньше нужно было думать, дурачок! Сиди теперь тут и думай над своим поведением. У нас тут быстро перевоспитываются. И ты через неделю станешь как шелковый, а то может ещё и раньше, если сегодня-завтра тебя Пушок надумает навестить.
– Пушок – это котёнок? – оживился Егор.
– Нет, салага, это не котёнок…это – фамилия…короче, сам увидишь, если тебе не повезёт, – почему-то тяжело вздохнул физик и быстро закрыл скрипучую дверь.
Егор оказался в темноте, и ему несколько минут пришлось привыкать к ней, пока наконец-то его глаза не начали различать слабые очертания комнаты и предметов, находившихся в ней. Мальчишке стало страшно. События последних дней менялись с калейдоскопической скоростью. И вот теперь эта тёмная, наводящая животный ужас комната – какой-то карцер… Егор кинулся к двери и изо всех сил стал колотить в неё кулачками: « А-а-а…выпустите меня отсюда! Я боюсь тут! Я больше так не буду! Ну, пожалуйста!..» Минут через пятнадцать он обессилел и охрип. Глаза его ещё больше привыкли к темноте и он, подойдя к одному из топчанов, разглядел на нём какую-то большую тряпку, понял, что это одеяло. Неожиданно ему вспомнился жалостливый взгляд своей новой воспитательницы Ольги Афанасьевны, потом остановившийся мамин взгляд, и, забравшись под пахнущее плесенью одеяло, горько, судорожно зарыдал, трясясь всем своим маленьким тельцем…
– … а вот и вкусный ужин для нашего маленького узника… – неожиданно сквозь сон ворвался в сознание Егора незнакомый бодрый мужской голос. – Вставай, герой! Уверен, что ты проголодался. Смотри, какую вкуснятинку я тебе принёс.
Егор прищурился от яркого света, шедшего от старой настольной лампы, стоявшей на полу. На топчане рядом с ним сидел, широко улыбаясь, грузный мужчина в очках. Его лысина блестела на свету, а шумное несвежее дыхание обдавало лицо Егора. Он поморщился и, потерев глаза, спросил: « А вы – кто?»