Его заложница - стр. 7
– Будешь, Алиса, – тон отца непреклонный. – Иначе это сделаю я.
Капец. Ещё не хватало, чтобы на последнем курсе университета отец ходил и решал за меня что-то. Со стыда сгореть можно.
– Папа, да в чём проблема? – буквально взрываюсь, всплеснув руками. – Что такого в этом СИЗО? В чём проблема, если я хочу хоть что-то разузнать про дело Шторма?!
Из меня ключом бьют эмоции, а вот отец выглядит словно скала – спокоен и нерушим. Хотя я знаю, что внутри у него сейчас фонтанирует ярость. Алексей Шевцов прекрасно умеет владеть собой, когда ему это нужно. И именно этим контролем и давит.
– Тебе не следует ничего разузнавать. Держись от всего этого подальше, Алиса.
– Да почему?!
– Потому что это очень опасно, – рявкает отец, повернувшись ко мне. И я понимаю, что он не шутит. Не говорит это лишь для того, чтобы вразумить меня. Не пугает – констатирует факт. Я слишком хорошо его знаю, чтобы понимать, когда он преувеличивает, а когда определяет реальные масштабы.
Замолкаю и смотрю вперёд на дорогу, переваривая его слова и то, как он это сказал. Сомнения ворочаются в груди.
– Ты что-то знаешь об этом, да, пап? – поворачиваюсь и внимательно всматриваюсь в его профиль, пытаясь в его мимике и поведении найти подтверждение своим догадкам. – Что-то помимо официального дела?
Отец хмурится. Вижу, что колеблется, говорить мне или нет.
– Тут что-то нечисто, да?
– Лиса, просто не лезь, ладно? – голос отца немного смягчается. – Я разбираюсь. И обязательно разберусь. Но ты, пожалуйста, не мешайся под ногами. Ты же сама понимаешь, что это может связать мне руки.
Конкретики никакой, но уже что-то. Хотя бы какой-то конструктив.
– Ты можешь мне сказать, пап.
– Давай без твоих психологических штучек, Лиса. У меня иммунитет к ним, помнишь? Мама взрастила.
Блин. Эх. Ну, я попробовала хотя бы.
– Я не шучу, Алиса. Отойди в сторону, тогда я попытаюсь. А потом мы уже поговорим, почему тебе вдруг так интересно стало дело Шторма.
Ой. Вот тут надо осторожнее. Открыто заявить отцу, что я с подросткового возраста втрескалась в его воспитанника, я не решалась очень долго. И сейчас не готова. И обсуждать это тоже.
Поэтому киваю и замолкаю. Кажется, мой отец нашёл способ заткнуть меня.
Он тормозит на парковке возле СИЗО, но мотор не глушит.
– Ты до которого времени на практике?
– До двенадцати.
– Заберу тогда. И, Лиса… – смотрит внимательно прямо в глаза. – Без выкрутасов давай, хорошо?
Закатываю глаза и, скинув ремень, дёргаю ручку машины. Конечно, папочка, куда уж мне, глупенькой.
Штатного психолога изолятора сегодня нет и, как сказал крыс Борьков, не будет. Что-то там по семейным. Поэтому практикантов распределяют по конторе помогать с бумажками разбираться. Удобно, чего уж. Но практикант на то и практикант – бесплатная рабсила.
Меня отправляют в кабинет начальника изолятора и поручают очень важную работу – вносить данные из архивных документов в программу для оцифровки. Пять лет вуза, пять лет ожиданий ворваться в профессию, пять лет романтики – и вот. Вбивай циферки с пожелтевших документов.
Но делать нечего. Сижу и выполняю то, что поручили. Говорить с начальником и с куратором практики в универе о переводе не спешу. В конце дня сделаю это. А пока пытаюсь эмоционально проглотить это соглашение с отцом.
Начальник занимается своими делами. В кабинете бывает редко, так что я тут практически одна постоянно сижу. Часа два точно. А потом он врывается злой и возмущённый, разговаривая по телефону. Меня, сидящую в углу за столом с дополнительным компьютером, игнорирует.