Его (не) родная семья - стр. 33
– Нет, – прошу я. – Не нужно! Я сделаю все, что вы хотите.
– Приятно слышать, Камилла. Тебе нужно с ним переспать. Принесешь доказательство, что вы любовники – скажу, что делать дальше.
– Какое доказательство?
– Фото, где вы вместе. Чтобы ничего не заподозрил, сделай снимок, когда он спит, и отошли мне. Потом скажу, что тебе нужно сделать.
Он кладет трубку, а я ничком падаю на подушку. Шантажист был доволен тем, что сломал мое сопротивление. Так практически и было. Слова о заграничных усыновителях доводят до паники и лишают способности думать.
Сначала я не верила, что они что-то могут. Затем увидела, как быстро они инициировали дело Сеньки. Вполне возможно, его так же легко заберут и у меня…
Сама позволила посадить себя на крючок. Поддалась на уговоры Давыдова. А ведь все, чем рискует он – это должность и репутация. Даже денег не лишится. У него выкупят долю, выплатят компенсацию… А я…
Я рискую своим любимым сыном.
Не родным.
Но любимым. Единственным. Я ему обещала… И если он никогда не увидит меня, а будет продан заграничным усыновителям… Даже не представляю свои эмоции. Я потеряю его навсегда. Даже не смогу навещать, не узнаю его новое имя. Спроси меня сейчас, я бы все отдала, чтобы вернуть все назад. Даже у Игоря бы оставила Сеньку – с бывшим можно договориться, можно предлагать деньги, хотя бы навещать ребенка.
А если я не сделаю того, что хотят они, могу потерять ребенка навсегда.
Лежу ничком и кусаю подушку. Тело кидает то в жар, то в холод, по щекам текут слезы. Я в такой панике, что не знаю, как поступить: рассказать все ему, или…
Может лучше делать то, что говорят и не усугублять ситуацию?
Выйти с наименьшими потерями, пока еще могу.
Соблазнить.
Ничего не сказать Олегу. Сделать фото. Дать то, что они хотят. Уже понятно: они готовы играть долго, на перспективу. Постоянно повышают ставки. Ничего не боятся. Им что-то нужно получить от Давыдова любыми путями. «Через тебя мы получим к нему доступ». Если бы им хватило моего честного слова, что мы любовники, проблем бы не было. По компании и так скоро поползут слухи. Но ему этого мало – он хочет точно быть уверенным, что я сделала свое дело.
Я поднимаюсь с постели.
Если бы Давыдов был дома, я бы немедленно пошла к нему. А сейчас внутри все рвется на части. По сравнению со мной он действительно почти ничего не теряет. Я даже не осознавала степень этой проблемы, когда соглашалась на игру с шантажистом, а теперь…
Задыхаясь, выхожу из гостевой спальни в темную квартиру.
Неосознанно тянет на свет, и к людям. Но из людей здесь только охранник за дверью, он мне не поможет.
Из-за суматохи последних дней я так и не успела забрать вещи. Или охрана их еще не проверила. Пижама в стирке и после душа мне пришлось надеть халат босса, под которым больше ничего нет.
Я иду к спальне Давыдова.
В его отсутствие даже не смотрела в ее сторону.
Эта территория под запретом. Кухня, кабинет – пожалуйста. Это общие помещения, рабочие. Спальни – это личное, почти интимное, место для самых близких.
Нажимаю на дверь, решив, что если не откроется – уйду. Но она поддается.
Замираю на пороге спальни, затем вхожу.
Здесь темно и пахнет парфюмом Давыдова. От этого запаха сердце начинает колотиться в горле.
Включив ночник, сажусь на постель и замираю.
Сама не знаю, что буду делать.