Его маленькая слабость - стр. 5
— Ну чего ты? — стараюсь говорить мягко, чувствуя вину за ее слезы.
В ответ лишь отрицательно мотает головой.
Хм-м. Ладно, по ходу дела разберемся.
Усаживаю плаксу на стул перед столом. Достаю сковороду. Включаю плиту и начинаю разбивать яйца в миску.
— Сейчас за едой мне все по порядку и расскажешь.
— Так я вроде уже все... — начинает она, пытаясь не плакать.
— Значит, не все, раз я не понимаю, чего ты ревешь, — перебиваю я.
Губы надула. Руки на груди сложила и развернулась на стуле, явно давая понять, что не планирует откровенничать с едва знакомым и вовсе не вспоминаемым человеком.
Так и сидит, пока я готовлю для нас сильно запоздавший ужин. Но я вижу, что она плачет. Хоть и норовит отвернуться от меня.
— Если не расскажешь, омлет в одно лицо съем, — беззлобно угрожаю я, заканчивая с готовкой.
— Да и так же все понятно! — взрывается вдруг она. — Я жалкая такая! Настолько беспомощная, что даже будь вы вором, ничего не остается, как поверить вам на слово!
— Ну, во-первых, я не вор. Этот дом точно мой. Иначе что бы я в душе делал? Когда я целовал тебя, я весь мокрый был, помнишь?
Вижу, как ее щеки румянцем покрылись, поэтому тут же пытаюсь свести все к шутке:
— Разве что так впечатлился итальянским мрамором в ванной, что не устоял, — смеюсь я беззаботно, а сам на девчонку поглядываю. — Ну и во-вторых, в моих глазах ты выглядишь далеко не жалкой.
— А какой... — случайно вырывается у нее. Аня тут же закусывает губу. Выпрямляет спину и все же решается: — Какой вы меня видите? Я даже в зеркало посмотреться не могу. — Похоже, ей и правда интересно.
Выключаю плиту. Раскидываю свой кулинарный шедевр по тарелкам и ставлю одну из них перед Аней. Сажусь на стул рядом с ней и разворачиваю девчонку к себе. Копна натуральных темно-русых волос с проблеском золота. Опушка темных ресниц вокруг голубых глаз. Точеные брови. Спелые персиковые губки.
Проглатываю вязкую слюну.
— Боюсь, если сейчас скажу, какой тебя вижу я — ты можешь испугаться, — хриплю я, продолжая впитывать тонкие черты лица.
Шумно вдохнув, Аня явно подавляет новую волну истерики. Конечно, она меня не так поняла. Но пойми она меня «так», стала бы опасаться.
Нервно поворачивается к столу. Нащупывает вилку. Хватает ее дрожащей рукой и пытается поддеть омлет. Ничего не выходит. Пробует снова. И снова.
Какое-то время просто наблюдаю за ее манипуляциями. В итоге ловлю тонкое запястье и отбираю острый предмет, пока не поранилась. Аня всхлипывает, но подчиняется.
Испытываю какое-то нездоровое удовольствие от того, что кормлю с вилочки свою непрошеную гостью. Моя тарелка стоит рядом. Нетронутая. Я так увлекся процессом, что и забыл, насколько был голоден. А она так послушно открывает ротик, что я невольно задумываюсь: откуда столько доверия?
— Ну вот, умница, — шепчу я.
Опускаю вилку в пустую тарелку. Тянусь, чтобы протереть блестящие от масла губы. Касаюсь — и замираю. По кончику пальца скользит влажный язычок. Тело словно пробивает током. Радар симпатии вновь начинает расти.
Нежный рот не спешит закрываться. Опасно. Мозг отключается. Палец неторопливо проникает внутрь. Аня прикрывает глаза. Пухлые губки смыкаются, и я натурально чувствую, как мою плоть благодарно посасывают.
Ох, дьявол! Награди меня терпением!
— Анют, — хриплю я, — со взрослыми дядьками так играть может быть опасно...