Его кошмарная невеста - стр. 61
Олсия вышла из комнаты, и близняшка тотчас подавала голос. Обращалась она не ко мне, но…
- Права была матушка, говоря, что скромность — добродетель истинной леди. Достойные мужчины выбирали именно так, скромниц.
- Не скромниц тоже выбирали, - подхватила вторая. - Страшно представить, сколько вина нужно выпить, чтобы пойти против линии танца!
Я даже не повернулась в их сторону. Стежок к стежку. Сделать акцент на декольте или скромно прикрыть шею кружевным воротом?
- Это было так вульгарно, так ужасно. Я бы со стыда сгорела. Я бы лишилась чувств, если бы меня пригласил тот господин.
Я улыбнулась уголком губ, но говорить, что попытки уколоть меня выглядят удручающе жалко, не стала. Пускай тренируются сцеживать словесный яд, мне от этого ни тепло, ни холодно. Скучно только.
- Я бы, если бы ко мне такой посватался, в монастырь сбежала!
Ну-ну. Увлёкшись, девочки пропустили возвращение Олсии. Монахиня стояла на пороге, внимательно слушала и с каждой услышанной фразой становилась мрачнее грозовой тучи.
- Каждая невеста получает жениха, которого достойна! - отрезала монахиня. - Отказываться от замужества тебе, светлой невесте, кощунство! И ты подумаешь о своём поведении.
- Дочь Света…
На оклик монахини прибежала послушница из девочек постарше, лет четырнадцати.
- Проводи леди в храм, в комнату молитв и размышлений. Да поможет ей Свет прозреть!
Ох. Сурово.
Храм Света в нашем поместье, разумеется, был, даже три: для крестьян, семейный и большой, открывавшийся жрецом по праздникам. Что такое «комната молитв и размышлений», я знаю. Это каменный мешок, в котором холодно, сыро и темно. Считается, что храм не допускает в комнату Тьму, но позволяет почувствовать, что означает остаться без Света. Бред, конечно, отсутствие света и есть тьма. Но пусть их. В поисках уединения добровольно на полчаса-час в комнате запираются жрецы и монахини. Перед этим часто высушивают и нагревают помещение — отдых должен быть комфортным. А ещё комнату используют как помещение для наказаний. Запирают провинившихся на всю ночь без еды и воды. Совсем жестокое наказание — накануне заставить виновного съесть пару ложек чистой соли. Перед рассветом служащий при храме послушник поднимет плиту, закрывающую окно, через которое виновник увидит рассвет и восход — узрит Свет во всём его великолепии.
- Дочь Света…
Девочка встряла. А не надо злословить, за язык никто не тянул.
Попытка разжалобить монахиню коленопреклонной мольбой о прощении только разозлила Олсию.
- Леди, кажется, на размышления вам потребуются два дня.
Девчконка замотала головой, всхлипнула, утёрла слёзы и, тихо плача, поплелась за послушницей.
- Дитя, это для твоего же блага. Приведи Свет тебя к истине.
Угу, насморк и воспаление лёгких — это благо.
- Леди Шанита, подойдите.
Я мгновенно свернула платье в рулон, бросила в сундук, захлопнула крышку. Отзываться следует мгновенно, но не оставлять же беспорядок, монахиня не оценит. И верно, Олсия одобрительно улыбнулась.
- Дитя, ты хотела в библиотеку. Тебя проводят.
Я рассыпалась в благодарностях, щедро заливая в уши монахини сахарный сироп, присела в книксене, но склонилась гораздо ниже, чем следовало.
- Иди, дитя. Тебя ждут, - перебила Олсия, но я видела, как ей нравится мой восторг.
Ещё один книксен, смазанный, торопливый: