Эффект Грэхема - стр. 43

Он встречается со мной взглядом.

– Я имел в виду твою панику за воротами.

Его слова – как удар тупым ножом.

В обычной ситуации я бы спокойно выслушала его, обдумала критику и сочла конструктивной, не проявила такую чувствительность. Но Райдер будто эхом повторяет слова Фэрли, и прямо сейчас мне это нужно в последнюю очередь.

Что, уже двое мужчин говорят, что за сеткой – просто отстой?

– Когда находишься под давлением на их территории и других вариантов нет, надо сразу же переместить шайбу в заднюю часть сетки, – продолжает Райдер, когда я не отвечаю. – Вместо этого ты паникуешь и пытаешься кое-как пасовать, а противник перехватывает шайбу. Именно это и произошло у вас в третьем периоде.

Пожалуй, он куда больше мне нравится, когда молчит.

Я сжимаю челюсть так сильно, что начинают болеть зубы. Игнорируя то, как прямолинейно он оценил всю отстойность моей игры, выдавливаю:

– Так зачем ты здесь на самом деле?

В синих глазах на мгновение мелькает новое выражение, что-то сродни неловкости. Я ожидаю, что он будет тянуть время или ничего не ответит, но он, к моему удивлению, отвечает прямо.

– Вчера к нам на тренировку приходил твой отец.

– И?

Райдер снова поправляет кепку.

– Он сказал, что каждый год руководит лагерем «Короли хоккея». Я надеялся…

– Да ради всего святого! – Я точно знаю, к чему он ведет, и это страшно бесит. – Серьезно? И ты тоже?

– Что?

Я поднимаю сумку, закидываю на плечо.

– Знаешь, сколько парней каждый год приходит ко мне, чтобы подобраться поближе к моему отцу? Я все это уже проходила.

Качаю головой, пытаясь подавить злость. Что ж, по крайней мере, Райдер откровенен. Не пытается пригласить меня на ужин, а то ведь другие так и делают: держат за ручку, шепчут всякие ласковые слова, а потом просят об услуге.

Как я ни стараюсь, горечь так и поднимается. Я и без того была в скверном настроении, а теперь мне в тысячу раз хуже.

– Я знала, что ты придурок, но это совершенно другой уровень. Являешься сюда, оскорбляешь мою манеру игры, а потом хочешь использовать меня, чтобы добраться до моего папы?

Он в ответ снова пожимает плечами.

– Что?

– Как будто ты его не используешь.

Я замираю.

– Это еще что значит?

– Мы тренируемся в здании Центра Грэхема, – смеется он, впрочем, непохоже, что ему весело. – Если это не кумовство, то я даже не знаю.

Щеки у меня вспыхивают. Я знаю, что с каждой минутой краснею все больше.

– Хочешь сказать, что я не смогла бы попасть в Брайар за свои собственные заслуги?

– Я хочу сказать, что ты хороша, но, уверен, фамилия не вредит.

Я пытаюсь успокоиться. Глубоко дышу.

– Да пошел ты!

На этом я отворачиваюсь и ухожу, потому что с меня хватит разговоров с ним. Навсегда.

Он за мной не идет, и минуту спустя я, кипя от гнева, влезаю в автобус.

Райдер ошибается. Брайар – и еще полдюжины колледжей с крупными хоккейными программами – умоляли меня поступать к ним не из-за фамилии. Они хотели заполучить меня, потому что я хорошо играю. Нет, потому что я отлично играю.

Я это знаю.

И все же плотина прорвана. Меня заполняет неуверенность, а поток сомнения так и просачивается в кровь.

Пару часов спустя я добираюсь до дома – по-прежнему в мрачном настроении. И тут же замечаю два гигантских чемодана посреди гостиной. Настроение у меня мигом меняется.