Эффект домино. Падение - стр. 10

Брайан

– Привет, самая лучшая женщина на свете! – ору на весь дом, скидывая кроссовки, и быстрым шагом иду на аромат моего любимого печенья.

Когда у этого прекрасного человека в домашнем платье и фартуке выходной, я готов жить на кухне круглосуточно. Что поделать: я из тех парней, путь к сердцу которых довольно прост. Чмокнув маму в щёку, хватаю горячее печенье с противня и начинаю жонглировать им, чтобы побыстрее остудить и закинуть в рот.

– Брайан, – мама как-то подозрительно улыбается, зависнув при виде меня с прихватками в руках, – ты влюбился?

– Что за бред? – начинаю поглощать сахарное лакомство, чтобы не выдать себя.

Мама звонко смеётся, отчего выглядит совсем юной, и начинает перечислять, загибая пальцы:

– Ты просишь говорить, что тебя нет, когда звонит Моника, каждое утро перед школой наглаживаешь свои рубашки, как будто идёшь на свидание, постоянно что-то напеваешь себе под нос и…

– И? – хмурюсь, перестав жевать.

Чёрт, плохи мои дела, если мой недуг стал заметен невооружённым глазом.

– Обычно, когда ты приходил домой, бурчал что-то среднее между: «Хай, предки» и «Отвалите от меня». А сейчас от тебя чуть ли не лучи расходятся в разные стороны. Ну так кто она?

Моя мама – красивая женщина, очень ухоженная и умная (от неё я унаследовал всё самое лучшее, кстати), но иногда она чересчур наблюдательна. Вздыхаю и, отряхнув ладони от крошек, опираюсь ими на столешницу позади себя. Надо переходить к главному.

– Ма, тут такое дело… – Жесть, я так не смущался, даже когда первый раз приглашал девочку на медлячок. – Через час придёт моя одноклассница. Она будет заниматься со мной репетиторством.

Мама складывает руки на груди, удивлённо приподнимая одну бровь, но продолжает терпеливо молчать, за что я ей благодарен.

– Она будет учить меня испанскому, – зажмурившись, прикрываю лицо ладонью, чтобы не смотреть на свой позор в отражении маминых глаз.

Мысль о репетиторстве была внезапной, совершенно не обдуманной, и мне до сих пор неясно, как я буду выкручиваться из своего вранья. Но дело сделано, и без сообщников теперь никак.

– Брайан, ты в совершенстве знаешь испанский.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить, – всё же смотрю на неё и, неожиданно для самого себя, вижу понимающую улыбку на её лице. – Не проболтайся.

***

– Uno, dos, tres, cuatro… (Прим. авт.: один, два, три, четыре…)

Я по-раздолбайски сижу на своей кровати, согнув одну ногу, и делаю вид, что слушаю свою «учительницу», а сам с интересом её разглядываю. После школы Кассандра переоделась в обычные рваные джинсы и свободную футболку. Я не вижу ни одного обнажённого участка её тела, кроме рук и шеи, но чё-ёрт… Пока она проговаривает числительные испанского языка, как можно незаметнее подтягиваю подушку поближе к своему паху, чтобы скрыть конкретный такой вулкан, выпирающий через тонкую ткань домашних штанов. Никогда не думал, что испанская речь может настолько возбуждать.

– Брайан?

– М-м?

– Ты меня слушаешь? – Агилар сидит на стуле возле стола напротив и смеряет меня осуждающим взглядом.

Прочищаю горло и с улыбкой отвечаю:

– Uno, dos, tres, cuatro, cinco, seis, siete, ocho, nueve, diez, – выпаливаю, как на духу. – Ну как? – Ожидаю услышать похвалу, но она только хмурит свои красивые бровки.

– Я считала до восьми, а не до десяти.