Её восточные ночи - стр. 23
Там, кайфуя от прикосновения умелых рук опытной массажистки, вспоминаю другие руки. Сильные, надёжные, горячие. Вчера ночью после разговора с аль-Тавилом я долго смотрела в темноту комнаты, размышляя, почему мне встретился Хамид, а не такой мужчина, как Эмин. Он бы точно не стал издеваться над слабой женщиной.
Видимо, богатые породистые особи не тусуются на дискотеках в недорогих отелях в поисках потенциальной жертвы. Они заключают договорные браки или заводят любовниц из высшего общества. Каких-нибудь моделей, актрис, светских львиц. Таким, как аль-Тавил, не нужно никого принуждать к сексу или сожительству. Женщины, наверняка, сами выстраиваются в очередь к нему в постель.
С другой стороны, Эмин предложил мне сыграть роль его невесты перед отцом. Значит, у него нет подружки или подходящей кандидатуры, чтобы использовать её, как прикрытие. Странно. Неужели этот араб ведёт аскетичный образ жизни? Вряд ли. С его-то внешними данными и деньгами.
Окончательно запутавшись, стараюсь выбросить из головы ненужные мысли. Я выполню просьбу аль-Тавила. За это он поможет мне вернуться домой. Честная сделка. Главное, не облажаться и перестать-таки вспоминать будоражащий сандалово-амбровый запах одеколона Эмина, а также его красивое тело.
Вчера он открыл мне дверь, одетый только в пижамные штаны. Я не могла не оценить подкачанный смуглый торс аль-Тавила. Хорош, чертяка! Даже удивительно, что вид полуобнажённого мужчины и его объятия не вызвали у меня рвотного рефлекса. А ведь думала, что больше никогда никому не позволю прикоснуться к себе.
Худенькая девушка по имени Сальма предлагает сделать горячее обёртывание, чтобы моя кожа стала нежной и шелковистой. Я соглашаюсь, но вскоре жалею об этом. Порез от стекла на икре начинает больно щипать, а потом и вовсе дёргать и жечь. Когда с меня смывают косметический состав, вижу, что рана открылась. Её края стали пунцовые.
Сальма пугается, предлагает вызвать врача. Однако я отказываюсь, надеясь, что все пройдёт само. К вечеру ситуация ухудшается. Из икры сочится сукровица и какая-то белая жидкость. Наступать на ногу совсем не могу. В таком состоянии меня обнаруживает Эмин.
– Почему ты не сказала Фаруху? – с озадаченным видом спрашивает он.
– Не хотела беспокоить. Думала, порез снова затянется сам.
Аль-Тавил звонит по телефону, что-то резко (как мне кажется) говорит на арабском. Через пятнадцать минут приходит врач. Он осматривает мою ногу, надавливает пальцами вокруг пореза, хмурит лоб.
– У Вас началось заражение, мадам, – заключает вслух доктор. – Вам нельзя было делать горячее обёртывание. Во время него рана открылась. В неё попало вещество, которым вас намазывали.
– Почему вы не предупредили Тамару, что ей нельзя делать подобные косметические процедуры? – холодным тоном интересуется Эмин.
– Думал, это очевидно, – разводит руками врач.
– И что теперь будет? – подаю голос.
– Вам придётся потерпеть, мадам. Я вынужден сделать глубокую чистку раны, а потом наложу швы, – доктор достаёт из своего чемоданчика шприцы, ампулы, железную коробочку со стерилизованными инструментами.
Чувствую, как начинается лёгкое головокружение. Скальпели и прочие непонятные хирургические предметы всегда вызывали у меня животный ужас.
– Тамара, не смотри туда, – Эмин присаживается с другого края кровати, накрывает мою руку своей. – Расскажи, чем ты сегодня занималась? Был ли вежлив с тобой персонал гостиницы?