Эдуард Стрельцов. Памятник человеку без локтей - стр. 24
Весной пятьдесят шестого венгерскую сборную принимали на новом московском стотысячном стадионе в Лужниках. Такой стадион превращался в символ возросшего интереса футбольной публики к Стрельцову и другим. Но Эдику (и не только ему одному) больше нравилось играть на «Динамо»: старый стадион был, по его словам, уютнее – в Лужниках из-за раскинутости трибуны «поляна» казалась больше.
Осложнившиеся отношения между странами вынуждали чувствовать себя не совсем в своей тарелке и футболистов империи, подавляющей свободу союзника по социалистическому лагерю.
Рассерженность на недовольных русскими мадьяр, возможно, и помешала сосредоточиться на игре – поражение потерпели с минимальным счетом. Гол ответный могли и должны были забить – после прострела Стрельцова Ильин не попал в пустые ворота, мяч подскочил перед ударом.
Реванш взяли уже на следующий после Олимпиады год – в Будапеште (матч закончился со счетом 2: 1). Эдуард забил решающий гол: «Мы с Кузьмой разыграли, и я один на один с Грошичем вышел…»
Последний сбор, занявший месяц, проводили в Ташкенте. В Мельбурн летели через Индию – посадку сделали в знакомом игрокам олимпийской сборной СССР Дели. Потом сутки провели в Рангуне – столице Бирмы, – приземление при шквальном ветре далось командиру (будущему пилоту Брежнева и министру авиации) с колоссальным трудом – еле удержал лайнер на краю посадочной полосы.
Дальше летели над океаном. И наконец оказались в олимпийской деревне – в двухэтажном коттедже.
Если вынести за скобки мельбурнскую победу – что за давностью лет, вероятно, не возбраняется и опирается к тому же на ясное теперь осознание разницы в уровне олимпийского турнира и мирового чемпионата, – если вынести за скобки возвышающий наших спортсменов итог, а потом напомнить результаты проведенных советской командой матчей, лишь один из которых выигран с крупным счетом (да и то после переигровки встречи с несерьезным противником, первоначально закончившейся нулевой ничьей), успех в далекой Австралии выглядит не очень-то и эффектно.
Вызову ли я к себе доверие как к летописцу или просто рассказчику, если приведу в повествовании результаты игр в Мельбурне, не сопроводив их хотя бы краткими собственными соображениями о причинах скромного (если судить по счету) преимущества над соперниками наших мастеров, многих из которых называю великими?
Сборная Советского Союза второй половины пятидесятых годов могла быть постоянным институтом с долгосрочными лидерами и вожаками при условии, что опираться она будет на «Спартак» образца тех лет.
«Спартак» – самый консервативный из отечественных футбольных клубов – в лучшем смысле этого понятия, возможно не всеми осознаваемого как необходимое условие для душевного равновесия.
Оттого, что мир меняется и, как все чаще нам кажется, не в лучшую сторону – да и мы, боюсь, вместе с ним, – любовь населения нашей страны к «Спартаку» не только остается неизменной, но и, похоже, возрастает.
Всем нам, даже тем, кто не симпатизирует «Спартаку», нужна опора в чем-то постоянном.
И парадокс, весьма точно отражающий время, в том, что есть основательные и здравомыслящие люди, на дух не принимающие «Спартак», и есть самые невыносимые спартаковские приверженцы в лице (точнее, в оскале) фанатов-разрушителей. Вспоминаю, кстати, что один из основателей главного футбольного клуба страны Андрей Петрович Старостин недолюбливал фанатов своей команды – его и в давние дни мучила очевидность противоречия.