Единственная Джун - стр. 27
– Мне не нвавится быть хвабвой, – дуется она, прижимая подбородок к груди.
Учителя беспокойно расхаживают рядом с нами, одна из них поглядывает на наручные часы.
Я прочищаю горло и приподнимаю лицо Джун за подбородок, чтобы она посмотрела на меня. По румяной щеке катятся слезинки – я смахиваю их.
– Трудно быть храбрым. И страшно тоже, – объясняю я. – Но самое лучшее в храбрости – это чувство, которое наступает после.
Она фыркает:
– Какое?
– Думаю, это гордость. Ты гордишься собой за то, что сделал это трудное дело. Все остальные тоже гордятся тобой, и это очень приятно. – Я поднимаю взгляд на миссис Бейли, которая смотрит на нас сверху вниз, ее выражение лица – что-то среднее между нежностью и тревогой. Может быть, это гордость. Я продолжаю, возвращаясь к Джун: – Джунбаг… ты помнишь, как я сильно боялся спускаться с горки на санках прошлой зимой?
– Да, – бормочет она.
– А когда я наконец отважился скатиться, все болели за меня. Мне было так радостно. Я чувствовал себя счастливым. И это было так весело… Потом я делал это еще раз сто.
– Я помню.
– Ну, это вроде того. Тебе просто нужно быть смелой в первый раз, а потом уже будет намного легче. И возможно, тебе это так понравится, что тебе захочется это повторить еще раз сто.
Преподавательница танцев вклинивается в разговор, улыбаясь:
– Нам пора идти, Джун. Там тебя ждут раскраски и детские кружки вместе с остальными ребятами. Как тебе такое?
Джун смотрит на меня своими большими заплаканными глазами, как будто ждет моего одобрения. Моего заверения. Она пролепетала:
– Я буду хвабвой, как ты.
У меня замирает сердце. Я воодушевленно киваю. Гордо.
– Тепевь я танцую. – Джун снова крепко обнимает меня и целует в щеку, прежде чем отстраниться.
Поднявшись на ноги, я наблюдаю, как она берет за руку свою преподавательницу и, пританцовывая, уносится прочь с высоко поднятой головой. Я машу рукой ей вслед.
– Я горжусь тобой, Джунбаг.
Джун еще раз кричит через плечо:
– Буду хвабвой!
Затем она заворачивает за угол, и ее радужное платье-леденец исчезает из виду.
Крепкая рука сжимает мне плечо, я поднимаю голову и вижу мистера Бейли. Он смотрит на меня с нежностью своими карими глазами. Они напоминают мне горячее какао.
– Ты замечательный молодой человек, Брант.
Замечательный.
Опять это слово. Я не чувствую себя замечательным: все, что я чувствовал, – это грусть, потому что Джун было грустно, и я хотел это исправить. Я хотел, чтобы она была счастлива.
Я все еще перевариваю его слова, как вдруг боковым зрением ловлю вспышку лазурного и изумрудного. Я поворачиваю голову влево, в это же мгновение Тео резким движением оказывается позади меня, прячась от двух «павлинов», машущих нам из другого конца зала.
Это Моника Портер и Венди Нипперсинк. Они накрашены, наряжены в свои костюмы для выступления – выглядят симпатично.
Симпатично?
Я только что назвал Венди Нипперсинк симпатичной. Жуть.
Позади меня бормочет Тео:
– Они ушли?
– Нет.
– Убираемся отсюда, Брант. Это унизительно.
– Почему? – Я неловко машу в ответ своим одноклассницам, затем засовываю руки в карманы.
– Потому что на мне этот отвратительный, связанный бабушкой жилет, конечно же, – говорит Тео.
– Ну и что? Все не так уж плохо.
– Он весь в маленьких овечках, играющих на губных гармошках.
Я пожимаю плечами: