Единственная Джун - стр. 16
– Ты понял, сын?
Сын.
Нет, это все неправильно.
– Я не ваш сын, мистер Бейли. Мои родители – Кэролайн и Лукас Эллиотт.
Мама Тео прикусывает нижнюю губу, затем вытаскивает ручку из копны волос и крутит ее между пальцами. Она ничего ей не пишет. Она просто крутит ее по кругу, туда-сюда, словно это помогает ей думать.
– Брант, милый, я знаю, что это трудно. Я даже не могу представить, как тебе тяжело…
– Можно, я пойду? – вопрос вырывается сам по себе, и я отодвигаю нетронутую тарелку.
Они смотрят друг на друга какое-то время, потом мистер Бейли мне слегка кивает.
Я вскакиваю со стула и несусь по длинному коридору в комнату, которую мы делим с Тео. Джун спит в кресле-качалке, поэтому я замедляю шаг, когда прохожу мимо детской, а затем одним глазком заглядываю внутрь. Она выглядит такой безмятежной, такой невинной, и мне интересно, что же ей снится. Может быть, ее сны наполнены образами синих птиц, летающих высоко над радугой, – такими, как и снились мне, когда мама пела колыбельную.
Интересно, видит ли она во сне своих родителей, которые любят ее, которые живы и могут сказать ей об этом. А может быть, это она летит высоко над радугой, словно вольная птица, свободная от тревог и страхов.
И тогда я задаюсь вопросом…
Почему, о, почему я не могу так же?
Мне приснился кошмар.
Ужасный, отвратительный кошмар, напугавший меня так сильно, что я вылез из кровати весь в поту, а затем совершил плохой поступок.
Я забрал Джун.
Миссис Бейли иногда оставляет ее спать в детских качелях. Она как-то сказала, что Джун может проснуться, если ее положить в кроватку, – и тогда она уже не заснет. А миссис Бейли очень ценит сон.
К счастью для меня, сегодня одна из таких ночей.
Я стараюсь ступать как можно тише, пока пробираюсь по коридору в детскую Джун. Она уже не спит, но и не капризничает. Она просто лежит в своей качалке, перебирает ножками и издает милые звуки, которые я не способен расшифровать. Ее глаза такие большие и круглые, и я могу поклясться, что они начинают блестеть только для меня, когда я наклоняюсь над ней.
– Не бойся, малышка Джун. Я защищу тебя.
Мне требуется несколько минут, чтобы отстегнуть ремешок, – и когда она наконец освобождается, я прижимаю ее к груди и поднимаю на руки. Она определенно тяжела для такого крошечного существа.
Когда я несу ее по коридору к входной двери, то начинаю потеть еще больше. От этого мое дыхание ускоряется и становится прерывистым. Сердце колотится в груди.
Я не забыл взять ее любимое розовое одеяльце, чтобы она не замерзла, а также соску: Тео называет ее «ном-ном». Руки у меня заняты, поэтому я не смог прихватить Агги, так что мне придется вернуться за игрушкой позже.
Джун всегда была очень хорошим ребенком. Поэтому она практически не издает ни звука, когда я опускаю ее на дверной коврик, чтобы надеть кроссовки, накинуть легкую куртку и открыть входную дверь. Она только лепечет и сопит, когда я прижимаю ее к своей вздымающейся груди, а затем несу вниз по улице навстречу легкому ветерку.
Когда мы наконец останавливаемся у моего старого дома, она лишь улыбается беззубой улыбкой.
– Вот здесь я живу, Джун, – говорю я ей, мягко покачивая ее вверх-вниз, как это делает мама.
Джун щебечет в ответ:
– Га!
Папа Тео сказал, что здесь больше никто не живет, но это неправда. Это