Единственная дочь - стр. 25

– Ты слишком мягкая, – тихо ответил он.

Она не хотела это слушать; побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени.

– Бек? – окликнула ее снизу мама.

Она не ответила, распахнула дверь в свою комнату и схватила говорящую капустную куклу с крышки комода. Задрав ей платье, расстегнула липучку на спине – там, где должна находиться батарейка. Вместо аккумулятора в ячейку были засунуты желтые и оранжевые купюры по двадцать и пятьдесят долларов. Слава богу. Весь ее заработок за прошлый год. Почти шесть тысяч долларов, плотно скрученные и вложенные внутрь куклы. Бек услышала мамины неторопливые уверенные шаги по лестнице. Аккуратно посадила куклу на место и вытащила платье из сумки, приложила его к себе и сделала вид, что смотрится в зеркало.

– У тебя все в порядке? Почему ты носишься туда-сюда? – спросила мама, оглядывая платье.

– Хотела еще раз примерить его, – ответила она, улыбаясь. – А что там происходит?

Мама посмотрела на свои ладони.

– По-видимому, Пол и Эндрю проникли в соседский дом. Макс сказал, что поймал их, они сидели у него под кроватью и шептали.

– Шептали?

– Притворялись голосами в его голове. – Ее мама вздохнула. – Они слишком малы, чтобы понять. Они думают, что это шутка. Говорят, что ничего страшного, потому что он сумасшедший.

– Ну, Макс ведь сумасшедший, разве нет? – спросила Бек, по-прежнему глядя на платье в зеркале. Она хотела заметить, что, если бы мама позволяла мальчикам выходить в город, они вряд ли стали бы заниматься подобными вещами.

– Нет, он болен. У него шизофрения.

Бек была уверена, что шизофрения и есть сумасшествие, но больше не хотела это обсуждать. Мама перевела взгляд на платье:

– О, Бек, оно выглядит очень дорого.

– Это Scanlan & Theodore, и тебе лучше не знать, сколько оно стоит, – ответила Бек, закатывая глаза.

Мама сложила руки на груди.

– Ты так много работаешь, а потом швыряешься чеками, как только получаешь деньги. Могла бы подкопить на что-то особенное.

– Это и есть что-то особенное! – Бек притворилась обиженной, но в душе испытывала самодовольство. Игра становилась слишком легкой.

– В конце концов, это твои деньги. Но не носись по дому. У тебя будет тепловой удар, – сказала мама, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь со слабым щелчком.

На секунду Бек почувствовала угрызения совести, когда еще раз посмотрела на себя в зеркало: ворованное платье, растрепанные волосы, блестящее лицо. Но потом заметила отражение капустной куклы и почувствовала ликование.

На одно мгновение мне кажется, что я снова дома. Я скрещиваю под одеялом пальцы рук и надеюсь, что мачеха на занятиях по пилатесу для беременных и нам с папой за завтраком не придется слушать ее нытье и жалобы. Я открываю глаза, и комната словно опрокидывается на меня. Устаревшие тинейджерские постеры, фотографии на стене, капустная кукла, сидящая на прикроватной тумбочке. На меня наваливаются воспоминания о прошедшей неделе, побег из Перта, Сидней, вчерашняя больница. Я пытаюсь сглотнуть подступивший комок волнения. Будет сложно стать абсолютно другим человеком.

Я веду в уме подсчет. Мне удалось надуть родителей, но с Андополисом следует быть очень осторожной. Кажется, он не такой дурак, как мне сначала показалось, но я все равно смогу обвести его вокруг пальца, раз он чувствует такую вину за провальное расследование дела Ребекки. Меня больше беспокоят близнецы. Они заключили меня в свои теплые объятия, когда я накануне прервала их ужин, но в обоих чувствовалась какая-то нерешительность. Я никогда раньше не играла роль старшей сестры, поэтому не очень знаю, как это делать. Они оба симпатичные и успешные: один юрист, а другой еще учится на врача. Кроме того, у меня плохо получается их различать. Будь у меня близнец, я делала бы все возможное, чтобы выглядеть иначе. Но, похоже, это не случай Пола и Эндрю. Оба гладко выбриты, с коротко стриженными рыжими волосами и в идеально сидящих футболках. Будет лучше, если они скоро уедут.