Единственная для визиря - стр. 2

Но умирать её здоровый, хоть и истощённый нервно организм, не собирался. Амлон покорно пила, ела и спала. Говорить ей было не с кем, во время коротких стоянок гулять ей не дозволялось, так что она изображала покорность и набиралась сил. В темноте всё чаще и чаще всплывали воспоминания из прошлого.

…Вот мать с отцом улыбаются и обнимают её, а младший братишка Рамех лезет на колени, заливисто хохоча.

…Вот она играет во дворе вместе с подругами. Они нянчат своих новых тряпичных кукол и мечтают о том времени, когда им исполнится восемнадцать, брачный возраст. Тогда начнётся пора свадеб. Кто-то уже в шестнадцать, смущаясь, говорил родителям, какой юноша в деревне им по душе, а кто-то, как она, не мог определиться. Ей остался месяц до брачного возраста и тогда родители наняли бы сваху. Она пошла бы по селению с шутками, да прибаутками, отмечая особо те дома, в которых был жених подходящего возраста. Свах в селении было несколько. Их любили и уважали. Сваха могла по румянцу на щеках, смущённой улыбке, по дрожи ресниц, угадать, кто кому мил. Вот, может быть, и она кому-то была бы мила, может быть и её кто-то любил так сильно, что захотел бы ввести в свой дом. А теперь всё это ей не суждено. Она хотела навеки быть связанной с одним единственным мужем в храме Всевышнего, а теперь она станет рабыней, товаром, за который будут платить деньгами.

Амлон вздрогнула. Она обязательно найдёт способ или сбежать или умереть. Ведь бесчестие хуже смерти. Всевышний не оставит её в испытаниях.

Дорога была очень долгой. Амлон казалось, что прошло несколько недель, а может и месяцев. Раз в неделю ей надевали повязку на глаза и отводили в нечто вроде походной бани, где такие же девушки, будущие рабыни, как она, молча мылись. Сбежать было невозможно – за дверью огромного шатра, приспособленного под баню, дежурила стража. Девушки были из разных деревень, захваченных и выжженных по пути ирханцами. Они все были напуганы зверствами желтолицых и сломлены. Пока они мылись, за ними наблюдала пожилая добродушная женщина, которая, впрочем, не разрешала разговаривать. В руках у неё была острая палка с иглой на конце, которой она тыкала в тех, кто осмеливался заговорить. И всё же из недомолвок, объясняясь знаками, Амлон поняла, что везли их всех в подарок Повелителю – шейму всей Ирхании. Завоеватели возвращались домой с трофеями, главными из которых были они, самые красивые девушки Тарса.

Несколько раз, завязав глаза, её пересаживали из одной повозки в другую. Один раз даже они плыли по морю. Пока её вели в роскошную каюту, показавшуюся ей тюрьмой, она ощутила солёные брызги на лице. Она видела море всего один раз в жизни, в детстве. Тогда отец с матушкой ещё жили возле него. А потом… Рыбы стало не хватать, постоянные бури сносили утлые лачуги рыбаков, а в довершение ко всему появились пираты. И отец переселился в деревушку, подальше от моря. Он был мастером на все руки – мог рыбачить и дом срубить умел, поэтому его быстро начали уважать. А где уважение, там и достаток. Отец…

Амлон вздохнула и вернулась к действительности. Ирханцы обращались с пленницами хорошо – кормили, позволяли мыться, не били. Конечно, они же самый ценный товар! Но и сбежать никакой возможности не предоставлялось. Их хорошо охраняли, а путы на руках и ногах были очень прочными. После путешествия по морю, когда её свели на берег с корабля, завязав глаза, Амлон поняла, что она уже в Ирхане, в чужой недружелюбной стране. Здешний язык был ей незнаком, а среди запахов присутствовали те же пряности, что и в её еде. Отчаянье охватило её с новой силой. Если в дороге она молилась и ещё надеялась, что случится что-то непредвиденное, да хоть корабль утонет или на ирханцев нападут разбойники, то по прибытии в суровую жестокую страну желтолицых, надежда исчезла. Даже если теперь ей и удастся сбежать, долго во враждебной стране она не выживет, да и спрятаться здесь негде. Но Амлон старалась не предаваться без остатка отчаянью. Всевышний поможет ей, если только она не будет унывать и попытается сохранить трезвую голову, чтоб использовать любую возможность. Другого пути она всё равно не видела.