Единственная для Хана - стр. 16

Наверное, еще мешает тот раздевающий взгляд, которым Хан меня изучает. Прямо прожигает своими черными глазами, пронизывает.

Судя по виду, ему больше нравится его футболка на мне, чем свадебное платье.

А мне вот наоборот. Но выбора нет. Приходится смириться.

— Ясно, — кивает Хан. — Опять на халяву проехаться хочешь. Так и думал.

— Почему? Я же просто…

— Расплачиваться надо, Василиса. За все. Пора бы тебе об этом поразмыслить. Я при любом раскладе свое получу.

Обида прорезает изнутри. Слезы к глазам подступают. Но плакать я не хочу. Стараюсь сдержаться изо всех сил, чтобы не показывать ему слабость. Не выглядеть жалкой.

— Конечно, — говорю. — Если силой захочешь, я ничего не смогу сделать.

— А тебе бы хотелось? — оскаливается он, резко подступая вплотную.

— Что? — роняю оторопело.

— Силой, — хмыкает.

— Нет, — нервно мотаю головой.

— Ну так не нагнетай, — хрипло припечатывает Хан. — Какой бы сучкой ты не была, а я тебе сразу сказал: обойдемся без насилия. Не мой это метод. Если только ты сама не допросишься.

Молчу. Хотя такие его слова про меня звучат очень неприятно.

Это чем я такое обращение от него заслужила?

— Я почти год ждал, — замечает Хан. — Еще пару дней, пока ты ломаешься, подождать не проблема.

Почему пару дней? Он уверен, я сама уступлю так быстро?..

Молчу. Ничего не уточняю. Опасаюсь.

Может он потому и ведет себя… относительно спокойно. Верит, что быстро уступлю. Что давить не придется.

В общем, лучше мне лишнего не болтать сейчас. Не разочаровывать его.

— Идем, — вдруг бросает Хан, хватая меня за руку, тянет за собой. — Жрать охота.

Вскоре мы оказываемся внизу. Там накрыт большой стол.

Хан ногой двигает стул. Усаживает меня. Придвигает стул обратно. Уже руками. Берется за спинку и не упускает возможности пройтись ладонями по моим плечам, по спине. А я лишь нервно дергаюсь.

— Тише, — насмешливо бросает он. — Что это ты переполошилась?

— Ты же сам сказал.

— Что сказал?

— Насильно трогать не будешь.

— Трахать не буду, — отрезает грубо. — А трогать — другой разговор. Что это я свое оценить не могу? И где же тут насильно?

— Ай!

Подскакиваю, когда он сжимает мою грудь через футболку и ткань нижнего белья. Вся эта одежда едва ли защищает от обжигающих касаний.

Хан отпускает меня сам. Когда считает нужным.

— Имранову тоже так мозги выносила? — спрашивает он. — Или с ним язык за зубами держала?

— Шамиль никогда себя так не вел, — отвечаю тихо.

— Да ну?

— Да…

— Пиздец он тебе башку задурил, — резко бросает Хан.

Усаживается рядом.

— Ешь давай, — говорит, и когда я медлю, с раздражениям прибавляет: — Не волнуйся, посуда чистая.

Смотрю на него.

— Еда не отправлена, — добавляет. — Я не ты. Хуйни подмешивать не стану.

— А когда это я…

— Чаечек свой уже забыла? Напомнить? Психа всей бригадой потом отмывали.

— Да я же просто защищалась! — выдаю с негодованием.

— Лихо у тебя все продумано, — кивает. — Защищалась она, значит. Ты всегда защищаешься, Синеглазка. Но со мной это больше не прокатит. Ешь уже. Нехер меня отвлекать.

11. 10

— Хватит меня оскорблять, — говорю, нервно стискиваю приборы. — Ты мне выхода не даешь. Напираешь и напираешь. Вот и остаётся только что защищаться. Ничего я не продумываю. Само так выходит.

— Я смотрю, ты своей вины совсем не чувствуешь, — мрачно оскаливается Хан.

— Да в чем же я виновата? — выпаливаю в сердцах. — Ничего такого не сделала.