Джура - стр. 7

Аксакал даже застонал от злости, но делать было нечего – он хорошо знал упрямого и своевольного Джуру. Старик достал кусок мяса из запаса, хранившегося у него в кибитке, и дал женщинам сварить.

Джура молча ждал, пока сварится мясо. Он знал, что иначе скупой, хитрый и жадный старик, все ещё не считавший Джуру взрослым мужчиной, не даст ему и понюхать мяса. Это был своеобразный протест против своеволия богатого аксакала. Джура уже много дней, как и все обитатели кишлака, питался похлебкой из мучнистого корня гульджан. Почти все кутасы[6] и козы ещё поздней осенью погибли от джута. Эта смерть от гололедицы случилась потому, что скот не в силах был разбить копытами ледяную корку, чтобы добыть из-под неё траву.

Аксакал жил по заветам предков и сена не запасал. Киики и архары осенью ушли на юг. Кишлак голодал.

Джура ожидал спокойно и важно, как и подобает охотнику, хотя ему и самому не терпелось рассказать об удивительных событиях.

В ночь перед обвалом Джуру разбудил голос аксакала. Боясь темноты, он сердито спрашивал у женщин, почему не горят светильники.

– Весь земляной жир кончился, – оправдывались сонные женщины. – Почему холодно? Почему деревянные камни не горят в очаге? Ленивый Кучак опять принес мало?

Кучак неподвижно сидел в своей кибитке на корточках, устремив глаза на луну сквозь дыру дымохода, и пел легенду «о лунной бабе». Он мог так сидеть часами.

Утром к Кучаку пришел Джура и приказал ему собираться. Кучак никуда не хотел идти и визгливо сказал:

– Я заболел, я не могу.

– Ты взрослый мужчина, а не хочешь выполнить даже женскую работу и принести деревянных камней! – закричал на него Джура. – А если ты болен, я пущу тебе, как больному, кровь! – Нет, я здоров, я здоров! – поспешно захныкал Кучак. – Тогда собирайся. Поможешь мне сделать новый нож. Джура и Кучак пошли к обнаженной ветрами скале. Спустившись по узкой щели к трещине, откуда всегда сочилась нефть, они подставили бурдюк и подождали, пока он доверху наполнится «земляным жиром».

Возвращаясь домой, у подножия холма, в яме, они топорами накололи горючего сланца, который называли «деревянными камнями». Пришли женщины и унесли топливо в кибитки.

Позже Джура работал в своей маленькой кузнице. Он делал нож из куска железа, украшая его насечками.

– Глупым делом занимаешься, – сказал Кучак, раздувая огонь в горне.

– Отец мой носил ножи только с насечками, – ответил Джура. – Так то твой отец – батыр!

– А я не батыр? Тебя одной рукой валю, больше всех могу мяса съесть. Меня все боятся!

– Ну, я тебя переем, – уверенно сказал Кучак, поглаживая отощавший живот. – А вот сколько врагов ты убил? – Я ещё убью. Я много убью! – гордо ответил Джура. Они заспорили, и рассерженный Джура в гневе намял бы Кучаку бока, если бы тот вдруг не показал на Бабу.

Огромная черная охотничья собака дремала, свернувшись калачиком. Ее короткий, обрубленный хвост напрягся и приподнялся. Бабу дремала, но её уши насторожились и повернулись в сторону наружной стены, заваленной снегом, верхняя губа злобно поднялась, обнажив клыки: Бабу чуяла приближение врага. Она вскочила, подошла к стене и, опустив голову, стала напряженно вслушиваться. Потом тихо зарычала. По этому еле слышному сигналу все кишлачные собаки злобно и вызывающе залаяли.