Джура - стр. 26

– Ловите белую, ловите белую! – донесся пронзительный мальчишеский голос от коновязи.

И все увидели белую лошадь, возле которой, неумело хватаясь за повод и ещё больше пугая её, кружился Рахим. – Чья белая кобыла, чья кобыла? Отвязалась! Лови! – послышались голоса в толпе.

Хозяин лошади не находился.

– Лови! – кричал Абдулла. – Хватай за повод! Упустишь – скандал будет. Скажут, чайхана виновата!

Мальчик поймал лошадь и повел к коновязи.

– Почтенные, смотрите, – крикнул кто-то из толпы, – чей-то курджум упал в реку! Вон плывет!

Мешок из красной шерсти быстро плыл по течению, постепенно погружаясь в воду. Рахим мгновенно прыгнул в реку, стараясь догнать курджум. Послышались веселые возгласы, советы. Несколько всадников поскакали по берегу на помощь мальчику. Рахим поймал курджум и, схватившись за конец аркана, брошенного одним из верховых, выбрался на берег под крики одобрения. – Хозяин! Кто хозяин? Где счастливец? – спрашивали друг друга в толпе.

Но хозяин не откликался. Большинство предлагало вскрыть курджум. Абдулла, получив согласие Максимова, перерезал шерстяную петлю, на которой висел замок. Все столпились вокруг, забыв о жаре.

В одном кармане переметной сумы был коран[9], шкатулка, запертая на ключ, женское покрывало, патроны к браунингу и мешок с золотым песком. Абдулла немедленно его спрятал

В другой половине были лепешки, завязанные в платок, женский халат, небольшие кожаные ичиги, три пачки денег тысяч на двенадцать, кусок вареной баранины, неполная бутылка с коньяком и десять янтарных мундштуков. Абдулла, понимавший в них толк, сразу поднес к глазу один из них и в светлом глазке увидел изображение обнаженной женщины.

– Кашгарский, – сказал он.

Максимов приказал ординарцу немедленно все отнести к нему в райотдел.

Рахим побежал в чайхану переодеваться.

– Почтенные, – сказал Максимов, – очевидно, хозяин белой кобылы, отказавшись от лошади, побоялся, что курджум может его выдать. Он решил отделаться от улик, сбросив его из чайханы в реку. Но мы, конечно, найдем хозяина.

К чайхане подходили всё новые и новые люди.

– Слушайте! – громко сказал Максимов. – Пусть здесь запомнят все: кто обидит моего друга Хамида – обидит меня самого, кто тронет кого-нибудь из его семьи – будет иметь дело со мной. Голос Максимова звучал властно, а в глазах светилась легкая насмешка.

– Хамид, скажи нам: ты не видел в чайхане никого из бывших единомышленников?

– Нет, – твердо ответил Хамид, – нет!

Оспенные шрамы на его лице побагровели. Он с нескрываемым ужасом смотрел в немигающие глаза Максимова. Он думал о том, что только Максимову мог прийти в голову этот дьявольский план – публично почтить его, бывшего курбаши, своей дружбой. Максимов слишком хорошо все понимает, чтобы сделать это случайно или по неведению. Начальник несколькими словами о своем друге Хамиде порвал все связи, ещё сохранившиеся у Хамида с басмачами. Друзья Максимова – дехкане и рабочие – не признают Хамида своим: недобрую память оставил он в тех кишлаках, где побывал со своими джигитами. Да ведь и он не считает единомышленников Максимова своими. Сдался он потому, что невозможно стало воевать. Отряд тает с каждым днем – никто не идет в басмачи. Да кроме того…

Максимов прервал невеселые мысли Хамида.

– Прими по-дружески, – сказал он, доставая из седельной сумки шелковый халат и протягивая его Хамиду.