Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу - стр. 66
Тель-Авивский Лепрозорий имени Бенни Гудмена, одно слово!
Мои размышления прервал Бак, явившийся с ходки в лес за дровами.
Человек не может существовать без традиционного знания. Без него мог существовать только монтёр Селивёрнстиков и Бак, в прошлом сын таращанского полка.
Он спросил:
– Что ты знаешь о наших спортсменах? Наши спортсмены как разогнались, как разогнались в своих маленьких красных шаливариках и…
– ..обосрались!
– Угадал!
– Что тут угадывать! И так понятно!
Вечер обозначал начало эпохи Бака Ливеркузена.
Это был первый день, когда мы задумались о будущем!
– Бак! – спросил вдруг Фрич, – Знаешь про девушек? Я знаю, ты любишь, когда они смотрят на свой живот и я понимаю, что они там видят!
– Это секрет! Это их секрет!
– И какой-же? По-моему они ничего не видят!
– Они видят всё!
Большая оса носилась над Баком, так, словно он был с ног до головы намазан вареньем.
– Чур! Отвлеки её! Чур! Я не знаю чего она хочет от меня, что ей понравилось во мне!
– Может быть, твой запах?
– Ну, это вряд ли! Я ведь знаю, чем пахну! Но никогда никому этого не скажу!
– Вот и правильно! Никогда не говори это никому, Бак! Пусть они сами тебя будут нюхать и после сломают голову в размышлениях, чем ты пахнешь!
– Вот наконец ты сказал слово «Мы»! А до этого твоё сердце билось одиноко, в гордыне! И наконец ты сказал слово «Мы»!
– Гук вчера спалил дом! Он выпил много белого вина, потом много самогона и особенно много одеколона, и по ошибке поставил бутыль на грелку. Его великолепный соломенный дворец вспыхнул, как факел и тттттут же сгорел дотла!
– Погорелец похожий на Кота Базилео, явился в неурочный час. Вернее его волокли два рыжих Фараона, и он кричал:
«Я погорелец! Я погорелец, а не дерьмо собачье! Вы слышите, люди? Люди! Я погорелец!» Он размазывал грязные слёзы по огорчённому лицу. Но сопровождавшие его не сочувствовали ему, а волокли. Продолжали волочить!
– Хотя мы тоже недавно стали погорельцами, компенсаций от этого государства нам ждать не приходитсяь. Поэтому официальным погорельцам я не сочувствовую. А к неофициальным себя причисляю!
– Человек, лишившийся всего, часто становится философом!
– Знаешь, великий философ Фридрих Ницше…
– Ты его лично знал?
– Да, отдыхали вместе в Баден-Бадене!
– Ну и что твой друг?
– Он всегда страдал манией величия, с молодых ногтей страдал, и все так привыкли к этому, что считали это за норму, пока…
– Пока что? Что он натворил?
– Пока он не разослал друзьям телеграммы, где благодарил их за признание своего превосходства и объявлял, что первым декретом, который он издаёт, как верховный руководитель Вселенной, будет декрет о расстреле Папы Римского и Бисмарка!
– Сразу обоих?
– Сразу двоих!
Двоих?
– Угу!
– Я надеюсь, он позволил им последнее желание?
– Да, отлить у стены Пер-Лашез! И откушать овсянки ввечеру!
– И это всё?
– Мало?
– И они отлили?
– Нет, только Папа! Папа не стал кобенится! Отлотл! А Бисмарк отказался! Я, говорит, генерал и привык терпеть!
– Твой друг был очень умерен в желаниях! Всего-то двоих! Я бы, честно говоря, их тоже расстрелял!
– Нссли бы вы знали, скольких бы людей может расстрелять обычный средний человек, мирно просиживающей штаны в весовой палатке или конторе, вы были бы удивлены!
– Нет, ты не отвлекайся! Про Ницше говори!
Ты сказал «После чего…»