Джордж Лукас. Путь Джедая - стр. 21
Приехала «Скорая помощь» с ревущими сиренами, и Лукаса помчали в городскую больницу Модесто, которая находилась неподалеку. По пути цвет лица Лукаса сменился с бледного на синий, и его начало рвать кровью. Открытый порез на лбу кровоточил, заливая кровью лицо и окрашивая воротник рубашки. Выглядело это страшно. В больнице Лукаса немедленно осмотрел главный диагност, доктор Пол Карлсен, чтобы оценить масштабы повреждений. К удивлению врача, состояние Лукаса оказалось лучше, чем подозревали на первый взгляд. Обследование не выявило никаких внутренних кровоизлияний, кроме кровотечения из ушибленных легких. И за исключением нескольких мелких переломов все было в порядке.
Лукас очнулся спустя несколько часов на больничной койке с кислородной трубкой в носу. Еще несколько трубок тянулись к катетеру в его руке – через них ему делали переливание крови. Мать, едва не лишившаяся чувств при виде его ран, стояла возле постели вместе с сестрой Венди. Лукас смог только вымолвить дрожащим голосом: «Мам, я что-то натворил?» Дороти Лукас разрыдалась[147].
Разбитый «Фиат» Лукаса погрузили на эвакуатор и отправили на утилизацию. «Большинство ребят в школе подумали, что я умер, – рассказывал Лукас позднее. – От моей машины остался раскуроченный каркас, и его увозили по главной улице, где я обычно ездил… Все решили, что я погиб»[148]. Учителя из старшей школы сжалились над ним, считая, что молодой человек не выживет. «Все, кто собирался меня завалить, выставили удовлетворительные оценки. В общем, аттестат я получил только потому, что все думали, будто я все равно умру недели через три»[149].
Следующие четыре месяца Лукас в основном провел в постели, восстанавливаясь после травм. Он много размышлял – об аварии, о жизни, о вселенной и своем месте в ней. Он понимал, что его спасла поломка того самого гоночного ремня, который он установил для своей же защиты. «Самое главное, я осознал, что наши жизни висят на тонкой ниточке, – рассказывал Лукас, – и мне страшно захотелось сделать со своей жизнью что-нибудь стоящее». Это напоминало экзистенциальный кризис, который он переживал в шесть лет – «Кто я? Какое место у меня в этом мире? Что происходит вокруг нас?» – но теперь казалось, что он на пути к ответам на эти вопросы. «Я попал в аварию, которую по идее невозможно пережить, – вспоминал он. – Так что я говорил себе: “Что ж, я здесь, и теперь каждый мой день – дополнительный день. Мне дали дополнительный день, и я должен использовать его по максимуму. А завтра у меня будет уже два дополнительных дня…” А как еще рассуждать в такой ситуации? Ты получил подарок. Каждый новый день – подарок. И надо извлечь из него максимум»[150]. Это было «почти как начать жизнь заново»[151].
Вопрос о том, что же делать с этой новой жизнью, нельзя было воспринимать легкомысленно. О карьере гонщика скорее всего следовало забыть. «До первой аварии ты совершенно не чувствуешь опасности, не понимаешь, насколько близок к краю, – объясняет Лукас. – Но как только ступаешь за край и видишь, что же там, на другой стороне, твой взгляд на происходящее меняется… Ты осознаешь, каким может быть будущее [в автоспорте] – скорей всего карьеру ты закончишь гибелью. И я решил: наверное, это все же не для меня»[152]