Джон Кипящий Котелок - стр. 21

В тот вечер, кроме десятков друзей, я нажил и одного заклятого врага.

Однако тогда мне не было дела до Тома Кеньона. Он мог сколько угодно ненавидеть меня или нежно любить – меня занимало лишь мое будущее положение в местном обществе, хотя после рекомендаций, данных мне Грешамом, оно не могло быть плохим. Власть Питера была безраздельна. Он правил городом, обходясь без револьвера, и любого мог поставить на место, как это только что сделал с Кеньоном.

Любопытство заставило меня обратиться с расспросами к стоявшему рядом детине свирепого вида.

– И как это Грешам, – спросил я, – может каждый день рисковать, расхаживая по улицам без оружия?

– Да какое там рисковать! – ухмыльнулся он. – Раньше, может, и было опасно. А теперь у него эта самая – ну, как ее? – репутация. Ребята его уважают. Тут за него любой в драку бросится. Я сам был в этом салуне, когда двое чужаков хотели его прикончить, чтоб потом о них все говорили. А теперь никто и не вспомнит, как их звали…

Мне стало интересно, я попросил рассказать поподробнее. Он охотно продолжил:

– Первый, значит, приезжает в город и заходит сюда средь бела дня. Народу – никого, один Грешам за столиком сидит. Этот разложил свои револьверы и давай его задирать, а тот – ни в какую. Сэм, бармен наш, тоже пушку вытащил, хотел вмешаться, но Большой приказал ему не лезть на рожон. Тогда этот гастролер прицелился в Большого, велел ему выйти из-за стола и приказал танцевать. А сам – знаешь эту старую хохму? – стал ему под ноги стрелять. Ну а Грешам возьми да и станцуй ему – настоящую ирландскую джигу сплясал, и все с улыбочкой да с выкрутасами разными, чтоб не показать, что испугался. Хотя что ему показывать, если он и так никого не боится?

Гастролер, значит, целый день ходил по городу и хвастался: вон, мол, кого я плясать заставил, а как придет ваш Грешам поквитаться, тут ему и крышка! Только Грешам все не шел и не шел – оставался в баре и вел себя так, будто ничего между ними и не было.

Уже и ребята интересоваться стали, а он только смеется в ответ. Да, говорит, было дело. Пришлось танцевать, чтобы посетитель не скучал! Сколько его помню, он всегда такой – смотрит на вещи просто, не то что мы. Но мы все ждали, что чужой будет делать.

Потом оказалось, что в Кентукки его каждая собака знала – тот еще был фрукт! И вот выждал он пару деньков, а потом смазал свои револьверы и сам сюда заявился. Встал он вон под этой картиной и стал всякие гадости Большому говорить. Ну а затем… – Тут рассказчик сделал паузу и выставил указательный палец: – Дырку видишь?

Я прошел через комнату и разглядел аккуратное отверстие в верхнем углу картины.

– Сюда вот попала одна из пуль, когда кто-то из ребят промахнулся. Пока этот мистер трепал языком, они с него глаз не сводили, а как у него блеснуло что-то по дороге из кобуры, его и шарахнули из двадцати стволов сразу. Места живого не осталось!

– Ну а второй что? – полюбопытствовал я.

– А второй пожаловал из Монтаны и заявил: «Слышал, есть тут у вас серьезный человек, только не верю, что такие в Техасе водятся». Он тоже хотел Большого раззадорить, но окромя улыбочки ничего не получил. Болтал долго, но потом самому надоело, схватился за кобуру.

Ну а дальше та же история. Только этот умер не так скоро. Из наших в баре было всего трое, и, хотя каждый всадил в бедолагу по полдюжины пуль, он еще успел перед смертью проломить стойку и врезаться в зеркало. Потом Грешаму больших денег стоило посылать на восток за новым, но, как видишь, привезли ему. Он так сказал: «Пусть хоть все зеркала перебьют, а я салун не закрою!»