Джоконда и паяц - стр. 32
– Они обманывают меня, – сжав зубы, промычал Петр Ильич. – Оба!
С тяжелыми мыслями он добрался до того места, где чуть не превратился из законопослушного гражданина и порядочного человека в преступника и убийцу.
– О Боже!..
Глава компании притормозил и, глядя на белеющие в свете фар стволы берез, украдкой перекрестился. Словно кто-то мог наблюдать за ним и уличить в злых намерениях…
Москва
Рафик поджидал Кольцову, в нетерпении потирая влажные ладони. Он волновался.
Алина, сияя белозубой улыбкой, выпорхнула из салона красоты. Короткое белое манто открывало ее безупречные колени и икры. Светлые волосы блестящей волной падали на спину.
– У меня в запасе не больше десяти минут, – предупредила она художника. – Мы с мужем идем в театр. У него сегодня свободный вечер.
– Ты любишь его?
– Театр?
– Спортсмена своего, – понуро вымолвил Грачев.
– Я бы никогда не вышла замуж без любви.
– Что-нибудь пишешь?
– Нет, – вздохнула Алина. – Счастье не способствует вдохновению. Я пишу стихи, только когда страдаю.
– У меня все наоборот.
Она взглянула на золотые часики, подаренные ей хоккеистом, и поторопила Рафика.
– Ты обещал сказать что-то важное.
Он любовался Алиной и подбирал правильные слова, которые бы дошли до ее сознания.
– Тебе нельзя позировать Артынову, – наконец заявил он. – Он ведет себя неадекватно. Он…
– Опять ты за свое, Раф!
Никто так не называл его. Только она. Он не видел женщины красивее и тоньше Алины. Почему же она не понимает его? Или не хочет понимать?
Ее глаза под нервными дугами бровей казались чистыми, словно просвеченная солнцем бирюза. Изящный овал лица, правильный нос, маленькие розовые губы. Если забыть о современной одежде, то можно принять Алину за даму, сошедшую с картин Филиппо Липпи или Рафаэля Санти. Неудивительно, что Артынов предложил ей позировать. Такой натурщицы у него еще не было.
Погибшая Ольга Слободянская уступала Кольцовой в цвете волос, округлости форм, мягкости черт, и то Семе удалось написать с нее дивную Венеру.
– Я боюсь за тебя! – выпалил он, хотя не собирался пугать Алину. Чего доброго, сочтет его коварным завистником, который любыми способами вставляет палки в колеса талантливому коллеге.
– Вот еще! – фыркнула поэтесса. – Я большая девочка, Раф, и не нуждаюсь в опеке. Мне едва удалось уговорить мужа, чтобы он позволил позировать. Я хочу увидеть себя на полотне, хочу познать свою внутреннюю суть. Артынов умеет подметить в женщине то, чего она сама в себе не разглядела. Что может быть чудеснее?
– Он наверняка захочет писать тебя обнаженной.
– Ну и что? Это же не съемки для мужских журналов, не порно. Это – высокое искусство!
– Думаешь, муж крепче тебя полюбит, когда твоим портретом будет восхищаться публика и критики? Думаешь, этим ты его удержишь?
Он попал в точку. Попадание вызвало бурный протест госпожи Кольцовой. Она вспыхнула, рассердилась. Да кто он такой, чтобы поучать ее?
– Кажется, вы с Артыновым были друзьями, пока о нем не заговорили, – напомнила Алина. – Теперь, похоже, он стал твоим лютым врагом?
– Мы не враги, мы… даже не конкуренты. Послушай…
– Не мешай мне, Раф, добром прошу.
Он пустил в ход последний аргумент:
– Ольга умерла после того, как Артынов окончил «Венеру».
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не боишься заплатить жизнью за свой портрет?