Джинкс - стр. 14
Однажды – Джинксу тогда уже исполнилось восемь – они отправились втроем на прогулку по Урвальду. Они это часто делали. Прежнее ощущение Джинкса, – будто Урвальд тянется к нему, намереваясь схватить его, всосать в себя и проглотить, – теперь переменилось. Теперь он чувствовал, что лес принимает его, облекает собою, как если бы он и пуща были частью одного огромного живого существа. Он больше не боялся сходить с тропы – по крайней мере, когда рядом были София и Симон. Если остаешься на тропе, тебя защищает от чудищ, да и от других людей тоже, Соглашение о Пути. Но постоянно находясь под защитой, невозможно отыскать ничего нового.
Поэтому во время прогулок все трое то и дело соступали с тропы, углубляясь в чащобу Урвальда.
– Урвальд – это не только деревья. Люди – точно такая же его часть, – заметил во время той прогулки Симон.
– Когда-то люди умели разговаривать с деревьями, – отозвалась София. – Я читала об этом. Понимали их язык.
– Ну, мы и сейчас немножко понимаем его, – сказал Симон. – Деревья разговаривают, шелестя листьями.
София улыбнулась Симону, однако Джинкс видел, что она ему не поверила. Да и он не поверил. Деревья же не могут шелестеть листвой сами, для этого ветер нужен.
– Похоже, для разговора с ними требуется почтительность, – сказал Джинкс.
– Почтительность к кому? – спросила София.
– Просто почтительность. А еще я думаю, что необходимо знать, как их слушать.
– Листья? – удивилась София.
– Я думаю, что прислушиваться нужно к корням, – ответил Джинкс. – Если хочешь услышать разговоры деревьев.
– Глупости, – сказал Симон. – К корням прислушиваться невозможно.
София улыбалась, и по форме ее мыслей Джинкс видел, что и она, и Симон посмеиваются над ним.
– Так или иначе, вот уже сотню лет у нас ни одного Слышащего не было, – сказал Симон. – Если они вообще когда-нибудь существовали.
– Ты это о людях, которые беседовали с деревьями? – уточнила София. – Я читала о них.
– Миф, – отрезал Симон.
Джинкс немного поотстал. Ему хотелось проверить свою догадку насчет того, как переговариваются деревья. Симон и София пошли дальше, беседуя на том, другом языке, слова которого неизменно звучали в устах Симона так же странно, как слова урвийского в устах Софии. «Пусть себе идут», – подумал Джинкс. Его куда больше интересовал лес.
Ветер шевелил листву, однако деревья видеть этого не могли, ведь так? Глаз-то у них нет.
Две ветви терлись одна о другую, создавая звук, похожий на человеческий голос. Джинкс почти различал какие-то слова, но было скорее похоже, что они поднимаются снизу, проходя через его босые ступни. И он зарылся пальцами ног, обретя сходство с пускающим корень деревом, в палую листву, которая постепенно перепревала в почву.
Теперь он слышал деревья довольно ясно. Они бормотали что-то о личинках, которые подъедали их корни. Рассуждали о дожде и лете. Им был интересен грунт. И солнечный свет, получить который в Урвальде очень трудно – если, конечно, ты не стар и не высок. А еще они говорили о… о боли.
Боль подступала с закраины Урвальда. Где она находилась, эта закраина, Джинкс не знал. Интересно, на что она похожа и что лежит за нею? Он поглубже зарылся пальцами в почву. Боль была далеко отсюда, очень далеко. Она…
Пахнуло грязной псиной. Джинкс поднял взгляд от земли. Волколаки. Трое. Почти с человека ростом, двуногие. Они смотрели на Джинкса и ухмылялись, скаля острые, точно ножи, желтые клыки. И когти их были такими же острыми. Волколаки двинулись к Джинксу. Он открыл рот и пролепетал: «Помогите». Получилось как-то уж очень тихо.