Джентльмен в Москве - стр. 11
К чтению, сидя в балансирующем на двух ножках стуле, граф пристрастился в имении Тихий Час.
В погожие весенние деньки, когда так сладко цвели сады и былинки лисохвоста поднимали свои головки над остальными луговыми травами, они с Еленой находили укромный уголок, чтобы провести там пару приятных часов. Однажды они могли пойти к огромному вязу на берегу излучины реки, а на следующий день устроиться под перголой террасы. Елена вышивала, а он, усевшись на балансирующем на двух ножках стуле, упирался ногой в ствол дерева или бортик фонтана и читал вслух ее любимые стихи Пушкина. Он переворачивал одну за другой страницы, пока иголка легко летала в ее руках над вышиванием.
– Ну вот к чему все это рукоделие? – иногда спрашивал он перед тем, как перевернуть страницу. – Ведь наверняка на каждой наволочке в доме уже вышита бабочка, а на каждом носовом платке – монограмма?
И потом он часто шутливо обвинял ее в том, что по ночам она, как Пенелопа, распускает все, что успела вышить за день, чтобы он прочитал ей очередной томик стихов. Сестра молчала и загадочно улыбалась.
Граф оторвал глаза от страницы «Опытов» и посмотрел на портрет Елены. Портрет был написан в Тихом Часе августовской порой, и на нем Елена была изображена в гостиной перед вазой с грушами на столе. Серов с изумительной точностью передал ее черты: черные как вороново крыло волосы, легкий румянец на щеках, мягкое выражение всепрощения на лице. Кто знает, может быть, вышивание и давало ей великую мудрость? Если она была такой в четырнадцать лет, оставалось только представить, какой бы она могла быть в двадцать пять…
От этих мыслей графа отвлек негромкий стук в дверь. Он закрыл книгу и, повернувшись, увидел, что в дверном проеме стоит шестидесятишестилетний грек.
– Константин Константинович!
Он быстро опустил ноги на пол, перешагнул через порог и протянул руку гостю.
– Я рад, что вы пришли. Мы встречались с вами раз или два, не уверен, что вы меня помните, но я – Александр Ростов.
Старый грек поклонился, всем своим видом давая понять, что у него прекрасная память и ему не нужны напоминания.
– Проходите. Присаживайтесь.
Граф махнул шедевром Монтеня на одноглазого кота, который, недовольно шипя, спрыгнул со стула с высокой спинкой, и жестом предложил гостю присесть, а сам устроился на стуле у письменного стола.
Грек смотрел на графа с выражением сдержанного любопытства, объяснявшегося тем, что они никогда раньше не встречались по делу – ведь граф обычно не проигрывал в карты. Поэтому Ростов взял инициативу на себя и заговорил первым.
– Как видите, Константин, обстоятельства моей жизни немного изменились.
На лице гостя графа появилось удивленное выражение.
– Честное слово, – продолжил граф. – Изменились, и довольно сильно.
Грек обвел взглядом комнату и воздел к небу руки, как бы демонстрируя, что никакие обстоятельства не являются вечными.
– Возможно, у вас возникла необходимость в получении доступа к некоторым… средствам? – высказал скромное предположение грек.
Он выдержал небольшую паузу перед словом «средства». Граф оценил эту паузу, продолжительность которой была тщательно выверена десятилетиями обсуждений весьма щекотливых и деликатных вопросов. Это была пауза, выражавшая симпатию к собеседнику и дававшая ему понять, что, несмотря на эти большие перемены, в их отношениях ничего не изменилось.