Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал - стр. 16
– Как исчез? Куда? – Даша аж села от изумления.
– Поверх него Врубель написал какую-то циркачку на лошади.
– Анну Гаппе?
– Замазать Христа ради циркачки!.. – покачал пшеничной головой Котарбинский. – Прахов рассказывал, до этого, поверх «Райского сада Адама и Евы» Врубель тоже написал ту же цирковую наездницу.
– Я никогда не пойму, что он нашел в этой Анне Гаппе! – развела руками Даша. – Уму непостижимо!
– И это не единственный случай. Врубель не бережет свои работы. Уничтожив «Моление о чаше», он сказал, что у него просто не было другого холста, а на него снизошло вдохновение.
– Так, может, купить ему побольше холстов? – предложила Чуб. – А вы не в курсе, где эти картины с Гаппе? Кто-то купил их?
– Мне об этом ничего не известно.
– Ведь, в конце концов, можно было снять верхний слой и вернуть Иисуса! – не унималась Даша. – Так сейчас делают.
– Вы думаете? А вы? – Котарбинский посмотрел на пустое место между Дашей и Акнир. – Я вижу, вам наша беседа кажется чрезвычайно скучной, – художник обращался не к Коко и не к Мими.
Не сговариваясь, «сестры» посмотрели на порожнее место меж ними.
– Вы лучше спросите, как ее имя, – вкрадчиво предложила юная веда.
– Надеюсь, хоть не Параскева? – недружелюбно прибавила Чуб.
– Как ваше имя? – обратился к пустому месту Вильгельм Котарбинский. – О, это очень красивое имя – Мария… как у Богоматери. А как вас величать? – художник посмотрел вниз на пустые напольные плиты собора. – Не желаете отвечать? Они все пришли с вами?
– Наверное, – сказала Акнир. – Только мы их не видим. Они – привидения.
– Опять…
– Такие уж дни, – примирительно улыбнулась ведьма.
– Такие уж дни, – спокойно повторил Котарбинский.
– А глубокоуважаемая Мария… – Чуб подбадривающе шлепнула ладонью пустое место и отдернула руку, почувствовав нестерпимую пустоту внутри живота.
Пустота, а вовсе не холод – была главным признаком присутствия покойников рядом. Но наука Акнир не прошла зря. Первое правило Бабо́в – не обижать мертвых душечек! Превозмогая себя, Чуб вернула руку на место, сунула ее в ужасающую, вызывающую дрожь пустоту и даже дружески похлопала ее по гипотетическому плечу:
– Как она выглядит? Откуда она и давно ли с нами?
– О, она весьма красива… молода… чрезвычайно эффектна! – с явным мужским интересом изучил пустоту Вильгельм Александрович. – У нее длинные черные волосы.
– До пояса?
– Даже ниже.
– А спросите, она была с нами в Одессе?
– Она не знает места своего нахождения, – после паузы ответил он. – Такое часто бывает с усопшими, – мягко пояснил художник. – Вся география для них пустой звук. Они перемещаются из города в город с той же легкостью, с какой мы переходим из комнаты в комнату.
Чуб помолчала, не зная, как затронуть самую неприятную тему.
– А ее отец… он обижал ее? – нашла максимально нейтральную формулировку она.
– Да, обижал, – почти сразу кивнул Вильгельм Котарбинский.
И Чуб более не сомневалась: пред ней русалка из Анатомического театра!
Логично, наверное, что она увязалась за Коко и Мими. Помимо собственных предков, ведьма по несколько раз в день призывала «тех, кто не видит свой дом». И вряд ли отец, доведший побоями дочь до самоубийства, стал бы кормить ее многострадальную душу. Даже церковь отказывалась отпевать самоубийц… Куда еще было податься горемычной злосчастной душечке?