Джанки - стр. 19
– Ну и чего, – спросил он, – все в порядке?
– Нет, – мрачно отозвался я.
Мои губы онемели, как будто я вместо вены попал прямо в рот. Ужасно разболелась голова. Я смутно предположил, что если увеличить двигательную нагрузку, то ускоренная циркуляция крови быстро растащит по телу кодеин, и принялся в темпе расхаживать взад и вперед по комнате.
Почувствовав себя через час немного лучше, вернулся к кровати. Герман рассказал об одном своем кореше, который, вмазавшись кодеином, наглухо отрубился, лицо посинело… «Затащил его под холодный душ – помогло, пришел в чувство».
– Так почему же ты мне раньше об этом не сказал? – грозно спросил я.
Герман вдруг совершенно странным образом рассвирепел. Причины его гнева были, как правило, необъяснимы.
– А чего ты хотел, – начал он. – Когда торчишь на джанке, всегда должен настраиваться на некий элемент риска. А кроме того, еще и потому, что реакция на тот или иной препарат, характерная для одного человека, совсем необязательно повторится у другого. Ты ведь был уверен на все сто, что все в порядке. Мне и не хотелось тебя обламывать, заводя отвлеченный треп.
Когда я узнал про арест Германа, то понял, что буду следующим. Однако меня уже скрутил отходняк и я был бессилен покинуть город. Два детектива и федеральный агент арестовали меня прямо на моей квартире. Инспектор штата выписал ордер, согласно которому я обвинялся в нарушении 334-й статьи «Закона об охране общественного здоровья» за указание в рецепте неправильного имени. Команда из двух детективов состояла из Охмурялы и Пугала. Охмуряло вежливо спрашивал:
– Ну и как долго ты сидишь на джанке, Билл? Ты же знаешь, что обязан указывать в этих рецептах свое настоящее имя.
А тут резко встревал Пугало:
– Ладно, хватит, давай начистоту, мы тебе здесь не бойскауты, чтобы ты нам мозги пудрил.
Впрочем, в раскрутке самого дела они не были особенно заинтересованы, да и не требовалось выбивать из меня признание. На пути в управление федерал задал мне несколько вопросов и выправил какую-то бумажку для своих официальных документов. Привезли в «Томбз», сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Пока я ждал своей очереди, чтобы предстать перед судьей, Охмуряло угостил сигаретой и принялся рассказывать про то, какая джанк на самом деле зловредная штука:
– Даже если умудришься просидеть на нем с тридцатник, обманешь только себя самого. А сейчас поедешь к судье с этими дегенератами-извращенцами, – его глаза заблестели, – врачи говорят, что они уже совсем конченые.
Судья определил залог в штуку баксов. Меня доставили обратно в «Томбз», приказали раздеться и встать под душ. Охранник с безразличным выражением лица прошмонал мою одежду. Я снова оделся, был доставлен на лифте наверх и препровожден в одиночную камеру. Заключенных запирают в четыре часа пополудни. Двери захлопываются автоматически с центрального пульта управления, с ужасающим лязгом, гулом отдающимся по всему тюремному блоку.
Кодеин перестал держать окончательно. Из носа и глаз потекло, одежда насквозь промокла от пота. По телу проносились, сменяя друг друга, холодные и горячие волны, словно совсем рядом попеременно то открывали, то закрывали печную дверцу. Слишком слабый, чтобы передвигаться, прилег на койку. Сильно разболевшиеся ноги сводило судорогой так, что любое положение было просто невыносимо и приходилось ворочаться с боку на бок, кататься в липнущей к телу потной одежде.