Джакал. Раскаленные дни - стр. 17
– Не знаю, – бурчит, почти доев чертов буррито. – Наверное, твоя попка стоит прилично. На безбедную старость точно хватит.
Так «попка», значит, ага-ага, становится всё любопытнее! Не «задница» и не «жопа». Ясненько, расценю это, пожалуй, как пошлый, завуалированный, но комплимент. А этот Круз еще и дико наглый, острый на язык, оказывается.
Совсем иной образ. Земной, состоящий из плоти и крови Круз. С очень дурным характером и довольно лихим нравом. Удивительно, как быстро он, этот надменный властитель страны-Безвременья, почти бог для меня, превратился в человека, которого я совершенно не знаю. Но до колик хочу узнать: с кем имела дело все эти годы? По кому так сохла? И стоит ли Круз того вообще?
– И что же ты собираешься делать с такими-то деньжищами? – продолжаю раскручивать его на признания и вульгарные комплиментики.
– Не твоего ума это дело, принцесса Фрида.
– Хватит!– чуть злюсь. – Я не принцесса, понятно?
Тоже, нашел принцессу. Бесит!
– Еще какая, – вытирает рот салфеткой. – Поэтому не волнуйся, я как-нибудь сдержу свои маниакальные порывы и не буду тебя терзать. Наверное, не буду. Ибо, если выбирать между деньгами и извращенными забавами, я склоняюсь к бабкам. Желательно налом, стодолларовыми купюрами.
А он еще и болтун. Любит потрепаться, если есть настроение. Вот тебе и молчаливая холодная скала, камень, Лира Рагацци…
– Ясно, – качаю головой, якобы с укоризной, намекая на эти его стодолларовые купюры. – Ты не привык мелочиться, ага, это и видно.
– Есть такое, и что? Каждый крутится как может, принцесса. Не тебе меня судить.
Всё понятно. «Избалованные дряни». Догадки после той сцены на парковке подтверждаются. Мне всё-таки удалось тогда, в Нью-Йорке, не раз задеть его самолюбие. Он еще и ершистый как не знаю что. За словом в карман не полезет. Окей, вывожу его на чистую воду дальше…
– Да-да, вижу,– киваю в сторону его швейцарских часов. – Тебе удалось хорошо подняться.
– Не жалуюсь. – Продолжает «милую» беседу. – Но ты, принцесса, меня реально озолотишь. Не зря терпел тебя все эти годы. Потерплю еще чуток.
Бинго, Лира! «Терпел» меня.
– А если… если отец не заплатит? Если он… – докручиваю его, изображая волнение.
– Не вздумай разреветься! – приказывает, нахмурившись.
Еще чего, не дождешься, Дельгадо!
Теперь проверим, насколько ты способен сочувствовать. Если способен, то лететь можно практически без опасений.
– Я не реву, не реву! – изображаю нахлынувшую печаль, часто моргая.
– Вот и не реви. Подумаю, что с тобой делать в случае, если… ну, ты поняла, в общем.
Ясно! Ничего ты мне не сделаешь, мексиканец.
– «Делать со мной», – передразниваю. – Понятно.
С ним всё понятно. Выпендривается. Ну, что ж, Мексика, так Мексика. Может, и правда там безопаснее.
– Ну и хорошо, что понятно, принцесса. А теперь закрой на время рот. Ты меня утомляешь. – Круз проводит горизонтальную невидимую черту у своих губ.
А ты – нет, амиго, не утомляешь. Груби-груби дальше. Чтобы задеть меня по-настоящему, тебе ох как придется попыхтеть, Адриан Дельгадо.
Жизнь. Она постепенно наполняет мою истерзанную муками по Крузу душу. Это очень чудно, ведь должно быть ровно наоборот. Проблемы семьи, риски, опасности. Чужая, блин, страна. Нет! Лихорадочное, мазохисткое вожделение к Крузу сменила она – пульсация самой жизни. Во всех ее разнообразных красках и оттенках…