Дюймовочка крупного калибра - стр. 19
На работу Серафима шла, как на свидание. А как же? Мало ли, вдруг Антон вечером опять захочет встретиться?
Да и вообще, начав новую жизнь, надо менять привычки.
Первым нововведением стала зарядка. Попрыгав под звон посуды в серванте и пару минут помахав ногами, Сима подумала, что не в зарядке дело. Тем более что делать ее было холодно и лень. Надо было стать ярче и привлекательнее не только в своих глазах, но и в глазах окружающих. То есть накраситься и приодеться.
Первым Симу оценил сосед Юра. Реакция ей понравилась: Востриковский открыл рот и замер, вжавшись в почтовые ящики.
– Ну как? – пробасила Серафима, имея в виду себя.
– Хорошо, – выдавил Юрик, имея в виду светскую беседу про погоду и самочувствие. На самом деле ни в погоде, ни в самочувствии ничего хорошего не было. На улице свирепствовала яростная метель, а самочувствие у Юры было близко к простудному, так как он уже сорок минут маялся в холодном подъезде, ожидая Серафиму. Сима всегда была для Востриковского эталоном женщины, поэтому никаких особых изменений в ее внешности он не заметил.
Удовлетворенно хмыкнув, Серафима проплыла мимо.
– Какие у тебя духи вкусные, – жалобно проблеял вслед Юрик.
– Вот черт! – Сима в сердцах шлепнула себя по бедру с таким сочным звуком, что Востриковский едва не упал в обморок от избытка эмоций. – Молодец! Забыла я подушиться-то!
– Тебе и не надо, – обреченно шепнул Юрик вслед уносившейся домой богине. Он так и остался стоять внизу, вслушиваясь в тяжелый гул бетона под Серафиминой летящей походкой.
– Плохая примета, в зеркало посмотрись, – неодобрительно вздохнула бабуля. – Фея.
– Да, я такая, – Серафима величественно качнула бюстом, любовно оглядев в зеркале отражение. – Королевна!
– Иди уже, королевна, а то на карету опоздаешь.
Юра все еще маялся внизу.
– Ты чего здесь? – удивилась Сима, в принципе догадываясь «чего».
– Жду, – честно ответил Востриковский, преградив выход. Когда-то надо было определяться в конце концов.
Такой прыти от стеснительного соседа Сима не ожидала. Все бы ничего – и фигура вполне, и рост не подкачал, и не дурак вроде – но три года разницы были абсолютно неприемлемым моментом.
Тет-а-тет нарушила Инга. Когда Востриковский, судя по остекленевшему взгляду, уже нацеливался на поцелуй, вниз пополз лифт. Из кабины доносилось фальшивое, но энергичное пение:
До этих самых тридцати двадцатишестилетней Инге Бартышкиной было еще жить и жить, но тем не менее шансов выйти замуж за принца у нее не было ни сейчас, ни тем более после тридцати. Бартышкина была особой крайне утонченной, интеллигентной, доверчивой и слегка оторванной от реальности. Она была экстравагантна до невменяемости, наивна до идиотизма и доброжелательна до инфантилизма. Такой набор добродетелей провоцировал мужчин использовать Бартышкину самым непорядочным образом, после чего безболезненно с ней расстаться. Инга не устраивала истерик, легко давала деньги в долг, если они были, и не требовала клясться в любви и верности.
– Ты сама их портишь, – злилась по ее поводу подруга Зойка. Серафима занимала нейтральную позицию. Если Зоя пыталась каждого удержать силой и, дай ей волю, сажала бы кавалеров на цепь, то Сима была уверена, что рано или поздно любой мужик с цепи сорвется.