Дымовое древо - стр. 17

В полночь внутрь прокрались четыре собаки. Не спал один только Чунг. Когда они тишком прошмыгнули в казарму, он поводил фонариком по сторонам. Попав в луч света, собаки выскочили через открытую дверь. Огонёк прорезал дым от костра и заиграл над мужчинами и юношами, спящими кучками по два-три человека. Они лежали вплотную, а их руки свешивались одна на другую и по-домашнему, по-семейному касались друг друга.

На рассвете Чунг выбрался наружу, сел, скрестив ноги, на влажную землю и очистил ум, сосредоточившись на движении воздуха в ноздрях – точно так же он ежеутренне и ежевечерне делал мальчишкой в храме Новой Звезды. Вот уже около года он каждый день снова предавался этому занятию, и не имел понятия зачем. И паршивый же из него коммунист при таких-то духовных практиках! На самом деле он больше не был убеждён, будто кровь и революция служат полезным средством для смены понятий в уме. Кто же это сказал? – кажется, Конфуций: «Как кузнечным молотом не высечь из камня изваяние, так насилием не освободить человеческую душу». Мир здесь, мир сейчас. Мир, обещанный в любое другое время и в другом месте, есть ложь.

Эти четыре ночные собаки – то были не собаки вовсе, а Четыре благородные истины[3], преследующие во тьме его лживые речи…

…Так, сбился. Чунг вернул сознание к движению дыхания.

Снова задумался, зачем он попросил Хао дать денег.

А какое было у Хао лицо, когда он меня увидел: прямо как морда у щенка, с которым я повёл себя слишком грубо во время игры. Зверёк стал меня бояться. Я его полюбил. Ах, нет…

…Рано или поздно сознание цепляется за какую-нибудь мысль и увлекается следом за ней в лабиринт, где одна мысль разветвляется на несколько новых. Потом лабиринт проваливается сам в себя, а ты оказываешься снаружи. А внутри ты никогда и был – это только сон.

Он опять сосредоточился на дыхании.

Утро – река скрывается в дымке, а за отдалённые горные пики зацепилось одинокое облако. Слышно, как в казарме возятся ребята, просыпаются, чтобы отметить пышнейшее на свете торжество – ещё один день, проведённый не в могиле. Со слипающимися глазами, завернувшись в одеяла, бредут справить нужду.

– Мои юные товарищи, покуда вы живы, – сказал он им, – узнайте, как пробудиться от этого дурного сна!

Они заспанно взирали на него.

Как происходило вот уже которую неделю, вечером понедельника Уильям Сэндс по прозвищу Шкип, сотрудник Центрального разведывательного управления США, испытывал себя на прочность, сопровождая совместный патруль армии и полиции Филиппин – те, как всегда, отправились прочёсывать тёмные горные леса в бесплодных поисках незримых людей. В этот раз его друг майор Агинальдо не смог присоединиться к патрулю, а кроме него никто не имел понятия, что делать с американцем. Всю ночь автоколонна из трёх джипов колесила по разбитым дорогам, производя жуткий шум, но не произнося ни слова – патруль, по обыкновению, пытался напасть хоть на какой-то след хукских боевиков[4] и, по обыкновению, не обнаружил ровным счётом никого и ничего; перед самым рассветом Сэндс вернулся в дом для персонала и обнаружил, что свет не включается, а кондиционер молчит. Третий раз за неделю на местной электростанции случились какие-то неполадки. Он распахнул окна спальни навстречу джунглям и, изнемогая от жары, распластался на постельном белье.