Дым под масками - стр. 33
Они пообедали в паршивой забегаловке в подвале недалеко от порта, оставили вещи в портовом хранилище и весь день кружили по городу, почти не разговаривая друг с другом. Готфрид, казалось, был несколько смущен тем, что ему приходится таскаться за двумя незнакомыми людьми, словно подростку, вывезенному в город, Хезер изредка пыталась начать разговор, указывая на необычную вывеску или особо затейливую решетку на окнах, но слова так и оставались подвешенными в воздухе.
Ближе к центру вовсю готовились к ярмарке – ставили подмостки, разворачивали стенды, расставляли оборудование.
Штефан смотрел на приготовления профессионально-циничным взглядом. Видел, что подмостки расположены неудачно, но их хотя бы устроили не на эшафоте. Слышал, как ругаются торговцы и рабочие. Что-то не завезли, что-то неправильно поставили, кто-то прожег дыру и как прикажете продавать из прожженной палатки?
Город полнился красками и звуками, радостным предвкушением, запахами и электрически искрящими ожиданиями. Штефан чувствовал это в воздухе, но замечал только прожженные палатки, кривые каркасы и неудачно расположенную низкую сцену. Если бы он попытался вспомнить, когда потерял способность ждать хорошего вместе со всеми, наверное, не смог бы. Уже в шестнадцать, заметив Хезер с ее персиком на набережной, он безошибочно почувствовал в ней родственную душу – не сломанную, но вымотанную, чувствующую в воздухе чужую радость и разучившуюся примерять ее на себя.
Впрочем, Штефан совершенно об этом не жалел. Так было проще, так было удобнее. Такое отношение позволило им выжить, сделало их полезными мечтателю-Томасу, единственному человеку, кроме Хезер, которому Штефан был искренне благодарен и предан.
Хорошо бы еще это отношение помогло им найти проклятую гостиницу.
Гостиницу нашли на самом краю города, ближе к рабочему кварталу. Это был небольшой домик с плоской крышей, на которой, судя по перилам, летом устраивали обеденную зону. Окна были большими, даже слишком большими, и Штефана это не радовало – топили там паршиво, и в комнатах было холодно. За лишние одеяла нужно было доплачивать. Штефан хотел поторговаться, но не смог.
К тому времени он чувствовал себя настолько вымотанным, что отказался от ужина, да и хозяйка особо не настаивала – ей явно было лень открывать ради поздних посетителей кухню. Хезер и Готфрид от еды тоже отказались, но потребовали чая с ромом. Хезер заставила с ними выпить, и Штефан после двух кружек еле дотащился до комнаты, оставив спутников допивать. Наощупь, не включая свет, открыл окно и замер. Сон отступил, и Штефан с сожалением подумал, что с возрастом это происходит все чаще.
Пахло карамелью и машинным маслом. Нехорошо, тревожно и почему-то тоскливо.
Штефан помнил, как Томас экспериментировал с запахами. Перед выступлениями разливал под сидениями эссенцию, которую заказывал парфюмеру во Флер.
Томас рассказывал, что раньше у цирков был особый запах. В выступлениях использовали крупных животных, на входе продавали дешевые лакричные конфеты, каленые орехи, яблоки в карамели, а главное – жарили в огромном чане кипящего масла все подряд. Опускали туда яблочные и картофельные пирожки, нанизанные на шпажки куски ветчины, курицы или твердого сыра, которые макали в огромный таз с кляром, стоящий прямо на земле, а иногда просто мелко резанную картошку в проволочных лотках. Рядом обычно стоял другой чан. В нем кипела смесь расплавленного сыра, специй и белого вина. Туда опускали полоски теста, то, что недавно пожарили во фритюре, а за пару монет можно было налить смесь в бумажный стаканчик.