Дым - стр. 28

Процессия подъезжает к школе. Она открывается взору, когда экипажи взбираются на последний холм: главное здание, дортуары и сарай, все вместе – черный крест на сыром снегу. Темный кирпич прячет от глаза детали. Мальчиков не нужно подгонять – они быстро заходят внутрь, направляются в дортуар и ложатся. Кое-кто бросается на кровать прямо в одежде. В помещении, где отход ко сну обычно сопровождается перешептываниями, смехом, вскриками, стоит странная тишина. Гаснет последняя свеча. Чарли ждет полчаса, потом встает и проскальзывает в умывальню. Томас уже там: сидит на полу, закутавшись в одеяло и прислонившись спиной к стене. Чарли опускается рядом на холодную кафельную плитку.

– Я первый или ты? – спрашивает он.

– Ты, – говорит Томас. В голосе его слышна бесконечная усталость. И еще обида. И безысходность. Чарли к этому не готов.

– Или ты сейчас не хочешь? Можно ведь подождать до завтра.

Томас подвигается ровно настолько, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Ты хочешь поговорить, Чарли, а я твой друг. Так давай поговорим.

Он не добавляет: «Такова цена, которую мы должны платить. За дружбу». Но Чарли слышит и то, что не сказано.

Ему горько из-за того, что дружба имеет цену.

Чарли рассказывает мне. О том чуде, которое он видел. А я – о том, что делал я, там, на рыночной площади. Все честно, как денежные расчеты между двумя голландцами. Потом мы расходимся по кроватям. Ни один из нас не получает ожидаемого отклика. Чарли хочет, чтобы я восхитился, начал строить вместе с ним разные теории и разрабатывать план возвращения в Лондон, чтобы выследить того человека.

Но поверить в сказанное им слишком трудно. Человек, неподвластный дыму, с кривой шеей и все такое. Нет, невозможно. Все равно что увидеть призрака. Конечно, я не думаю, будто он врет. Чарли не стал бы обманывать. Он вообще на это не способен, мне кажется. Но это же город: тысячи людей толкают и стискивают друг друга, отдавливают друг другу ноги; от тесноты не продохнуть; и у тебя в крови столько дыма, что все твои чувства кричат: «Подерись! Ударь кого-нибудь в лицо!» И еще требуют того, ну, другого. В смысле – найти девчонку. Сорвать с нее одежду. Будто пульс соскользнул в твои штаны. Хаос, другими словами, хаос не только на площади, но и в тебе самом, ярость, и похоть, и смех тоже, безумный такой смех, невесомый и простой, и твой желудок говорит, что ему нужна пища. И посреди всего этого разглядеть человека, который не дымит? Из-за того, что его воротник чист изнутри, и Чарли замечает это, когда тот проходит мимо? Ну знаете ли…

Наверное, есть вещи, которые нужно увидеть самому. И дело не в том, хочешь ты верить или нет; даже дружба тут не поможет. Ты просто не в силах поверить. «Люди – одинокие создания, – говорила мать. – Наша жизнь протекает у нас в голове».

И когда я рассказываю ему то, что видел я, – настолько правдиво, насколько могу, хотя у меня сводит живот и я непрестанно плююсь дымом, – Чарли хочет знать только, все ли у меня хорошо. Конечно нет, но ведь речь не об этом. Чарли видел, как мимо него прошел ангел. А я, похоже, видел дьявола. Теперь у нас всегда все будет плохо.

Вот что я рассказываю Чарли. Когда пошел дым – ее дым, той женщины, убийцы, – я стал проталкиваться ближе к помосту. Меня влекло туда такое соображение: если Ренфрю прав, если в моих внутренностях, в моем сердце, в моем мозгу разрастается рак порока, значит она – то, чем я стану. Она – моя судьба, мое родовое наследство. Поэтому мне нужно было посмотреть ей в глаза. И отыскать в них признаки родства или что-то еще. Кроме того, у ее дыма был такой привкус… я и раньше чувствовал его, но так отчетливо – никогда. Он был