Дьяволина Горького - стр. 13
Во время обеда вожди нашей партии и правительства стали отпускать шуточки по адресу царской семьи, которую к этому времени уже ликвидировали; князь и его жена не отреагировали, они молча жевали, не отрывая глаз от тарелок. Ленин нецензурных слов не использовал и пил мало, а Зиновьева с Каменевым развезло. Чекисты не евши, не пивши дожидались их в кухне, в передней, на лестнице и в подворотне. Алексей отхлебывал свое пиво, он обычно не напивался. Зиновьев не скрывал своей радости, услышав, что у Алексея идет горлом кровь, и даже выразил искреннее удивление, что он все еще жив. Алексей только рассмеялся. А Ленин, уже не в первый раз, заговорил о том, что Алексею Максимовичу обязательно нужно ехать за границу на лечение. Он все время твердил об этом начиная с 1918 года, но Алексей делал вид, будто не понимает его.
В конце концов Алексей выхлопотал паспорта для княжеской четы Романовых, точнее сказать, Зиновьев дал слово, что они их получат и смогут выехать из России. На рассвете в день отъезда на вокзале их поджидал отряд из десятка чекистов. Княжескую чету провожали Алексей, Мария Федоровна и Крючков. Паспорта им еще не вручили, и Алексей нервничал, зная, что от Зиновьева можно ожидать чего угодно. Других пассажиров не было. Они сели в вагон. И боялись того же, чего боялись и провожающие: что через несколько километров поезд остановят, их выведут в снежное поле и расстреляют в затылок. Мария Федоровна все же надеялась, что Ленин не захочет терять настоящего князя императорской крови, который, будучи за границей, может принести советскому государству огромную пользу. Впрочем, отличными агентами могли бы стать и четверо великих князей, которых незадолго до того расстреляли в Петропавловской крепости, так что причины тревожиться о судьбе княжеской четы были.
И действительно, где-то в чистом поле поезд остановился. Командир отряда чекистов указал куда-то вперед и сказал: “Там Финляндия. Дальше пойдете пешком”. И прежде чем они двинулись, перекрестил их и прошептал: “Да хранит вас Господь, Ваше Высочество!” Увязая по колено в снегу, супруги кое-как миновали поле, им вслед никто не стрелял, финские пограничники, даже не спросив у них документов, доставили их в Гельсингфорс. Вряд ли кто-то узнает, был ли дан чекисту приказ попрощаться с князем такими словами, но в том, что ему было велено отпустить их на все четыре стороны, можно не сомневаться. Антонина Рафаиловна открыла в Париже дом моды, а князь Гавриил Константинович, человек с обворожительными манерами, развлекал клиенток, дожидавшихся очереди на примерку. А еще в их доме устраивались партии в бридж, на которых в двадцатые и тридцатые годы бывал весь Париж, включая и дипломатов. Надо думать, княжеская чета расплатилась за свое помилование.
Жизнь на Кронверкском бурлила и днем: за длинным столом в столовой устраивались заседания “Всемирной литературы”. Многие рукописи Алексей редактировал сам. Кое-кто говорил, и он тоже этого не скрывал, что Алексей редактирует лучше, чем пишет. На протяжении всей его жизни к нему потоком шли рукописи, он читал их с карандашом в руке и выправлял даже самые безнадежные. Раз человек прислал ему собственное творение, значит, заслуживает того, чтобы он сообщил ему свое мнение. Если мнение было плохое, то он его не скрывал. А с другой стороны, он открыл дорогу в литературу многим известным писателям. Однажды в шестнадцатом году явился в редакцию “Летописи” коренастый лысеющий очкарик лет двадцати двух, принес два рассказика. В течение полугода Алексей вновь и вновь заставлял его переписывать их, в результате один получился страниц на восемь, другой на четыре. Один назывался “Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна”, а другой “Мама, Римма и Алла”. Замечательные вышли рассказы. Их автором был Исаак Бабель. Алексей открыл также Платонова, самого талантливого среди них, и Булгакова, которому помогал всеми силами.