Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках - стр. 49
Потом, когда минует беда, Дьявол, конечно, юлил, выставлял себя пострадавшей стороной, или говорил, что опыт – сын ошибок трудных, чтобы его приобрести, нужно пройти огонь, воду и медные трубы, так что долго сердиться на Дьявола у нее не получалось. Да и как не простишь: в друзья не набивался, от любопытства за ней тащился, а если не друг, так и не слушай.
С другой стороны, если совет дельный, не пропускать же мимо ушей.
По Дьяволу выходило, что каждый человек сам в себе дьявол, но при этом, не обладая полнотой таких же полномочий и возможностей, заслуживает того, чтобы его били головой об стену. В глазах Дьявола это выглядело так: он прописывает на своей территории бедного родственника, а тот садится на шею и начинает не совсем умной головой прописывать свои уставы, а ведь нет у человека ничего своего – ни имущества, ни тела, одно сознание с ограниченным «я», которое давалось ему как дар божий. Вот и приходится указывать ему на его место и ставить над ним пастуха, чтобы не слишком распоясался.
А жалоблив был – еще поискать!
– Ой, Маня, как мы по дорогам неухоженным да разбитым? Голодные, железом обремененные, ветром гнет, с корнем рвет! – бывало, сетовал он, смахивая слезу и хлюпая носом. – Кто мы такие, чтобы Благодетелей пугать? – и чудится ей, будто он ее передразнивает, и так противно на саму себя станет, за слабость, за малодушие, за уязвимость – и непонятно откуда силы берутся, чтобы встать и дальше идти.
Противиться Дьяволу для нее стало привычным делом, тем более, при любом удобном случае он не упускал возможность напомнить:
– Я бы в раз доставил к Помазаннице, если бы корчила тебя мысль подол ее облобызать. Только вижу, в помыслах у тебя в глазик плюнуть. Как не было смирения и покорности, так и нет, ведь жизни учить собираешься, а не голову склонить, – корил он ее. – Так что, это твоя дорога! Вот и терпи!
Иногда Манька думала, что именно за этим идет, но Дьявол на хитрость не ловился.
– Проехаться на мне собралась? Меня, Бога Нечисти – использовать перевозочным транспортом? Да что ты о себе возомнила? – и до того осерчает, что схватит трость свою из красного дерева и начнет ее гонять по поляне и дубасить, так что Манька едва успевает от ударов увертываться и посохом отбиваться. Больно, но не настолько, чтобы боятся его. – Ах ты, мерзавка бесхребетная, ах ты, поганка мухоморная! – и под ее хохот бьет, пока семь потов не вышибет. А после прослезится в умилении, вспоминая белы рученьки Помазанницы, открывая коварный замысел:
– Хочу я, Маня, чтобы к встрече вашей ни сил, ни плоти у тебя от железа не осталось, а раньше тебя во дворец никто не пустит, не мечтай – это железное правило.
Наконец, Манька поняла: ничего из того, о чем Дьявол говорил, он просто не мог сделать. Или не хотел, что одно и то же. Она видела, возможностей у него было много, он частенько доказывал, как легко управляется с природой, с нечистью, но переиначить свою нечисть, сделать другой, доброй – это было выше его сил. Никто из людей ему не молился, никто не вспоминал, ни одной нечисти не приходило в голову за свои «подвиги» винить Дьявола. А ему оставалось только эти «подвиги» приписывать себе.
В общем, Дьявол оказался не подарком. Но в редких случаях от него все же была польза: иногда он забегал вперед, разведывая обстановку, и чаще врал, но порой разными намеками говорил правду, что, мол, Маня, стучится в твою дверь неожиданность. И тут она ухо навострит, глазами по сторонам зыркнет. А неожиданности случались разные. Много в царстве-государстве оказалось невиданных, удивительных, загадочных чудес, и много хороших, но чаще плохих. Но ничего другого она не ждала – не в сказке жила.