Дьявол - стр. 34
Он прервал себя и стал одеваться, тщательно и медленно. Анна, устало следившая за его лицом, видела, как оно становилось все холоднее, все жестче. Потом Оливер деловито осмотрел жену. На ней был тяжелый наряд из желтой узорчатой парчи флорентийского покроя, любимого мейстером: платье с узкими длинными рукавами и шнурованным корсажем, поверх него спереди и сзади падали пышные полосы накидки, которая, раскрываясь от плеча, давала возможность видеть строгий контур ее тела; на голове у нее был рогатый чепец горожанок, с которого на спину спускался шейный платок. Она была похожа на прекрасную картину Гирландайо[19]. Оливер, кивнув одобрительно головой, скривил лицо в зверскую гримасу и сжал ей руки.
– Анна, – шепнул он ей на ухо, – если его возьмут, если у меня отнимут твое тело, то, вероятно, сделают меня жестокосердным, как Дьявол, и тогда, Анна, тогда и ты станешь жестокосердной, как я… как мой дух. И тогда, Анна, он должен быть между нами, как между двумя клещами…
Она слегка вскрикнула – так сжал он ей руки, когда же он отвернулся, чтобы открыть дверь, она обхватила его шею и страстно поцеловала в губы.
В открытую галерею, по которой они проходили, внезапно ворвался ветер. Они остановились, чтобы освежить лица. Молнии бороздили зигзагами синеву ночи. Гром рокотал все ближе.
– Будет непогода, – сказал Оливер.
Анна несколько замедлила шаг, когда Оливер хотел двинуться дальше.
– Почему это твоя вина, Оливер? Почему ты так говорил?
– Потому что я говорил ему о том, как ты одинока, и потому что он – по доброте, Анна, жалеючи нас, – никогда не упоминал о твоем существовании и даже не хотел, чтобы о нем упоминали.
– Тогда, Оливер, это моя вина.
Оливер погладил ее руки.
– Вопрос о вине так же бесполезен, как и вопрос о раскаянии, – улыбнулся он. – Ты не должна себя к чему-то принуждать. И к чему, Анна? К жертве?
И, повертываясь, чтобы идти дальше, он добавил изменившимся голосом:
– У тебя не должно быть таких мыслей, Анна. Что за мысли у тебя? Разве это жертва – сесть за королевский стол? Итак, идем!
Но она снова задержала его и притянула к каменным перилам галереи, как будто могла изменить направление его пути.
– Я тебя не понимаю, Оливер, – прошептала она, и в ее словах был глубокий страх, – и это самое ужасное. Ты не должен меня смущать и лишать твердости! Я хочу ясности. Я привыкла или защищаться, или нападать. Ведь я твоя ученица, Оливер, и я не должна казаться неуверенной.
Неккер облегченно засмеялся:
– Ты права, Анна, моя ученица. Но я еще не могу дать тебе никаких указаний. Я хочу, чтобы ты знала об опасности, но чтобы ты не давала этого заметить. Понимаешь ли ты меня? Сегодня вечером всей своей внутренней силой должна ты быть в единении со мною. Тогда мы оба будем знать, когда нам должно нападать и когда защищаться.
Они пошли дальше. Гроза без дождя шумела над замком. Анна прижалась ближе к мужу.
– Но вот что, Оливер, – сказала она, идя рядом с ним, – ведь он меня еще никогда не видел, так почему же ты так боишься?
– У него мои глаза, Анна, – прошептал мейстер.
В высокой, обшитой деревянной панелью столовой пламя восковых факелов пылало беспокойно от вихря, сотрясавшего окна. Три человека – кардинал, профос и казначей – сидели рядом на массивных табуретах у огромного дубового стола, уставленного серебряной посудой; как бы подавленные буйством природы и мрачным величием помещения, они беседовали вполголоса. Троноподобное, обтянутое красной парчой кресло короля на верхнем конце стола было еще не занято.