Двойной капкан - стр. 10

Я снова поднял девушку на руки, чтобы занести в дом. Я вдруг понял, что раздражения больше нет, а тяжесть женского тела мне приятна. Я давно не носил женщин на руках, и уже забыл, что это доставляет удовольствие, даёт почувствовать власть над завоёванной женщиной и делает близость острее. Наверное, гормоны возбуждения сделали своё дело и переключили меня.

Уже у лестницы я заметил движение.

– Ты почему не спишь, Хани?

В глазах мальчика читались страх и беспокойство, но он старался держаться.

– Правда, что Гассана убили?

– Хани, не верь тому, что тебе сказали. Мы поговорим с тобой об этом завтра. Я обещаю. А сейчас иди спать.

– Кто это?

– Завтра расскажу. Иди спать.

– Амина приехала.

От этой новости я чуть не уронил девушку на лестницу.

– Когда? Зачем?

Хани не мог знать ответы на эти вопросы, он – ребёнок.

– Сегодня вечером. Со мной она почти не говорила и сразу ушла в свою комнату.

Чёрт бы побрал этих непредсказуемых женщин! Мужские действия ещё как—то можно прогнозировать, но женщины всегда действуют неожиданно и вопреки здравому смыслу. Я задумался о причинах её приезда, но так устал, что мысли терялись, не доходя до сознания. Она могла попросить денег и по телефону, но почему—то явилась собственной персоной и именно сейчас.

– Ладно, всё завтра. Иди спать, Хани.

Я толкнул ногой дверь и положил девушку на широкую кровать. И всё же решил снять с неё туфли, с трудом расстегнув тонкие ремешки. Юбка задралась, и я невольно скользнул взглядом по стройной ноге, открытой до самой середины бедра, а потом провёл рукой по гладкой коже. А потом и вовсе перевернул её тело, откинул покрывало и накрыл её одеялом. Член в штанах пульсировал от желания. Что за наваждение?!

От того, что человек умер, его нельзя перестать любить, чёрт побери! Особенно, если он был лучше всех живых, понимаешь?

Джером Сэлинджер

Ночью я так и не уснул, хотя думал, что мгновенно отключусь от усталости. После смерти матери, я давно не чувствовал такой душевной боли, как будто меня вывернули наизнанку и вытряхнули душу. Когда умер отец, я так и вовсе ощутил облегчение, как будто разорвал цепи, которыми он меня сковал. Но потеря Гаса вызвала сильную боль утраты. Мы с ним были похожи, хоть и старались быть разными. Мы были не просто братьями, мы были настоящими друзьями. Ближе него у меня никого не было. И я испытывал жгучее чувство вины за то, что не смог его защитить. Никогда не мог.

Гас всегда был сложным, с самого детства. Он родился через 10 лет после меня, когда отец уже изрядно извёл мать, внушая ей неполноценность. Но когда родился Гас, то лучше не стало. Мать по—прежнему была несчастной нелюбимой женщиной. А Гас стал вторым в очереди, но не наследником. Отец только и делал, что подогревал его соперничество, заставлял Гаса каждый день и каждую минуту доказывать, что он чего—то стоит в этом мире, что он достоин быть его сыном, при этом постоянно напоминая ему о том, что он не первенец.

Отец хвалил меня за природный ум и силу, потому что я оказался прирождённым лидером, хотя почти не прикладывал к этому усилий, все блага и так валились к моим ногам. Но он никогда не хвалил Гаса, хотя тот в отличие от меня был гораздо более настойчивым и целенаправленным. Но почти никогда не получал того, к чему стремился. Отец воспитывал его способность контролировать свои желания и противостоять им.  Умение отложить получение награды или признания ради чего—то бóльшего и лучшего в будущем. Умение контролировать свои побуждения, по мнению отца, должны были сформировать у Гаса характер, укрепить силу воли и научить умению смотреть отстраненно на своё желание получить мгновенное удовлетворение. И в итоге отец сломал его, ни один человек, даже самый сильный, не может бороться с собой вечно. Гас скатился к немедленному утолению самых низменных потребностей и стал героиновым наркоманом. И только отец виноват в том, что жизнь Гаса пошла под откос.