Двойники - стр. 24
– О! Каков фимиам – разит, однако! – Гость потянул носом воздух. – Набрался, Пимский?
– Чем имею? – наконец выдавил из себя приват-доцент.
Гость блеснул моноклем и уселся в кресло, закинув ногу за ногу.
– Ну-с, приступим, – по-хозяйски произнес он.
Пимский смотрел на него и никак не мог подумать, ухватить хоть что-то отчетливое. Его не удивляло, каким образом гость проник в его квартиру, а между тем Символист Василий, так звали гостя, воспользовался обыкновенной воровской отмычкой. Его не удивляло, что гость может так бесцеремонно требовать внимания. Ничего его не удивляло. Единственное, на что сподобился приват-доцент – наполнить еще одну стопку и выпить единым глотком.
– Значит, афинянами недоволен, – еще раз помянул гость афинян. – А меня не узнаешь?
Пимскому почудилось, что он припоминает этого человека, что где-то когда-то между ними что-то было… или могло быть?.. или еще будет? Он помотал головой – в не й как будто несколько прояснилось. Но возникла тревога. Он посмотрел на Символиста уже с беспокойством.
– Ну так я тебе напомню. Символист Василий. В своем роде, свободный художник. – Гость хохотнул.
Этот смех не понравился Пимскому. Но в голове уже возникли названия брошюрок: «Символист и Луна», «Мироздание и честный Символист». И были эти названия из мира двадцатого столетия.
Пимский часто вспоминал двадцатое столетие. И все эти машины, механизмы, книги и моды не казались ему чем-то диковинным. Эти образы приходили к нему из памяти Григория Цареграда. Да вот беда – помнил всё это Пимский только будучи сильно пьяным, а протрезвев, напрочь забывал. И снов, какие снились тому же Григорию, не видел и о существовании двойника не подозревал.
– Что-то припоминаю, – признал приват-доцент. – Постойте. «Символист и Луна» – не ваша ли вещь?
– Моя, – усмехнулся гость. – Поесть найдется? Замерз как бобик.
– Я отпустил Пелагею. Могу налить. – Пимский приподнял бутыль за горлышко.
– Этого не употребляю. Чай есть?
– Есть, но меня, понимаешь, ноги не держат.
– Я сам разберусь.
Гость вышел на кухню. «Ну сам так сам», – подумал Пимский и употребил еще стопку. А потом еще одну.
Вскоре Символист вернулся с подносом, уставленным провизией. Похоже было, что он основательно выпотрошил запасы Пимского. Тут были и большой земляной орех, произрастающий на востоке, в Поднебесной империи, и миндаль в сахаре, и конфеты, и любимые ванильные пирожные Пимского. Символист Василий водрузил всё это на ломберный столик, прямо поверх рукописей, снова вышел и вернулся с самоваром и большой литровой бутылкой кваса.
Снова расположился в кресле, не спеша налил себе чаю, – хозяину не предложил, – кинул в рот пригоршню миндаля и, прожевав, сказал:
– А скажи мне, Пимский, откуда ты так хорошо знаешь будущее? Что интересно – только двадцатый век.
– Откуда мне знать? – хмуро ответил тот.
– Ну как же. Повесть «Символист и Луна» написана в двадцатом веке. И написана мною. Так-то. Признайся, ты знаешь, что такое «самолет» или, скажем, «танк», а? Ну шевели мозгами!
– Знаю, – подтвердил Пимский. – Слова знакомые, и как выглядят знаю. Да что вы…
Символист поморщился:
– Пимский, давай на «ты». Скажи, что ты по этому поводу думаешь?
– На ты, так на ты.
– Да нет же, я о твоем знании двадцатого века.
– Шут его знает. Делириум.