Двоедушница - стр. 10
Зря она назвала его лузером.
– Знаешь, как его найти? Или я должен сам?
Арсеника назвала адрес их с матерью бывшего дома. Ландер жил там, у соседки.
– Э-э… Дев. – Прозвище скрипело на зубах, но она себя заставила.
– Про деньги не парься, банкет за мой счет, – перебил он. – Считай это рождественской распродажей.
– Нет, я вообще не об этом…
Арсеника замялась и подбирала слова все то время, пока выезжали с территории торгового центра. Опомнилась только, когда машина притормозила возле автобусной остановки. Везти ее до дома никто не собирался. Она договорила, пока нарочно долго возилась с ремнем безопасности:
– Я бы хотела, чтобы до того, как… в общем, чтобы он тоже испугался. И чтобы понял, за что его.
– Следи за новостями. – Последним, что она увидела, были его руки в вязаных митенках. – До связи.
– До связи, – эхом отозвалась Арсеника, когда голубой «Спортейдж» уже сорвался с места, обдав тротуар веером грязных брызг.
Она была уверена, что новой встречи не будет.
Игни
– Тысячу раз просила – не таскайся ты сюда!
Пустые бутылки раскатились с характерным стуком. Внутри черепной коробки гудел тот же долбаный боулинг.
– Чужая квартира, – бубнила старуха, что-то куда-то переливая. Игни приоткрыл глаза. А, цветы… – Вдруг хозяйка? Или ее дочка за вещами?
– Тогда я прямо здесь сверну ей шею. – Голос прозвучал глухо, как из забитого гроба.
– Хорош, нечего сказать. Ты теперь живой, не забывай об этом. Вот и будь добр, веди себя как живой.
Да не придут они. На обеих его присутствие неподалеку действует, словно дихлофос на тараканов. А здесь каждый сантиметр стен еще Нику помнит. Здесь ее книги остались. Несколько платьев в шкафу. Одноглазый плюшевый заяц – тоже ее, наверное. Вот и сам он никак не забудет…
Здесь легче.
– Накурил, надымил… – Ну все, прорвало, обратно теперь не заткнешь. – Домой иди. Иди, говорю. Не дай Бог узнают – всем достанется. И мне – за то, что не уследила.
Встал. Мотает. Спиртное еще не выветрилось.
Игни взял с подоконника банку с остатками воды для полива. Сделал глоток. Вода сразу же запросилась обратно.
– Князев-то как?
– М-м.
В подъезде тащило мертвечиной. Крыса, что ли, сдохла?
Холодная кислятина плескалась возле самого горла.
– Не надо тебе столько пить, – укорял старушечий голос. Игни более-менее ровно дошел до соседской двери. Дальше понял, что прощание с содержимым желудка опять неизбежно. – Совсем ведь непривычный…
Только жалости ему и не хватало.
Рванул в уборную. Ржавые потеки под ободком унитаза он видел чаще всего остального. Каждое утро, а иногда и вечер.
Непривычный. Привыкнет…
Вышел, поплескал в лицо ледяной водой. Не стал вытираться. Дотащился до кухни. Голимая вонь преследовала, словно та дохлая крыса лежала у него в кармане.
– Ешь давай. – Бутерброд и стакан чая. Хоть сразу обратно в сортир. – Нечего рожу кривить. Ешь, а то помрешь! И ради чего тогда твоя Ника пострадала?
Заставил себя проглотить кусок. Вроде бы прижился. Еще бы эта нон-стопом не фонила. Но «эта», как назло, распалялась все сильнее.
– Видела бы она тебя сейчас… – нудела бабка и пестрела у плиты на самой периферии зрения. – Совсем на человека не похож. Люди, знаешь ли, зубы чистят. Моются. Переодеваются. Это – жизнь! А ты как был покойником, так и остался. Мертвым даже краше.
– Ладно, все, хорош… – Сам знал, чего зря-то гонять?