Двое против всех - стр. 2
– Я согласна встать только ради кофе!
– Уже ждет на кухне. Разве не чувствуешь?
Конечно же, я чувствовала. Но уже давно научилась блокировать вкусы, запахи и ощущения. Если открыться миру слишком сильно, можно обнаружить, что соседка за стеной с горечью смотрит на нелюбимого мужа и воображает себе совсем другого мужчину из дома напротив. А сосед сверху раздражается на детей, а потом корит себя за несдержанность, отчего еще больше раздражается. Я не могла выносить этот непрерывный поток, и потому иногда было проще не ощущать ничего из окружающего мира, чем погружаться в хаос чужих разочарований и скорби.
Голые ноги опустились на идеально гладкий паркет, словно его отполировали ногами сотни людей до меня. Не знаю, что творилось здесь прежде, но бабушка рассказывала, что въехала в эту квартиру молодой, и с тех пор ничего здесь не изменилось.
Я поднялась на цыпочки и неумело чмокнула Илюху в губы. Он зажмурился, как довольный кот, пригревшийся на солнышке. Разве что не замурчал. Обнял меня крепче и притянул к себе, плотно прижимаясь стройным юным телом к моей заледеневшей коже. Замер. В глубине моего тела на секунду что-то шевельнулось, отзываясь на настойчивую руку, сжавшую бедро, но тут же замерло. Я вздохнула и шутливо куснула друга за щеку. Он хихикнул и повел меня в кухню.
Аромат кофе проник сквозь все выставленные мной барьеры, и я покорилась, открываясь навстречу горьковатому терпкому запаху, заполнявшему каждый миллиметр кухни. Ничего приятнее с утра не выдумать. Кажется, это я сказала вслух. Потому что Илья хмыкнул и заявил, что знает кое-что приятнее, но времени слишком мало. Я шутливо пригрозила ему пальцем, в три глотка осушила чашку и отправилась одеваться.
После одиннадцатого класса Илюха решил, что нам нужно постигать азы лингвистики. И если математика вместе с остальными точными науками у меня хромали по полной программе, то языки просто изредка спотыкались. Я не учила их, но чувствовала. Отдавалась своей сути, прислушивалась к людям, и слова вылетали сами. Хоть что-то полезное было в моем даре, кроме изматывающих ощущений других людей и головных болей после.
Илья страшно раздражался, когда ему приходилось опаздывать из-за меня. А я придурочно хихикала, чем раздражала моего парня еще сильнее. Он вообще считал, что я слишком много смеюсь, называл несерьезной. Потом извинялся, признавал, что не прав. Но стоило мне пошутить и истошно рассмеяться, как он снова возвращался к своему мнению. И все же нам было хорошо вместе. Мы понимали друг друга почти без слов, иногда словно читали мысли. Если это не настоящая истинная любовь, то что.
Мы влетели в аудиторию на пять минут позже начала пары. Преподаватель посмотрел на нас с укоризной – еще бы наглые первокурсники опаздывают на второй неделе сентября. Да уж, с такой подругой Фролову не заработать себе приличную репутацию. Если с его длинными волосами и темной одеждой можно было смириться, то мои фиолетовые волосы, заплетенные в десятки немыслимых косичек, бесили абсолютно всех. Сегодня преподу повезло – я смотала на голове огромный пучок и не напоминала Медузу Горгону, с которой меня периодически сравнивали. Кроме немого укора, мы ничего не схлопотали и пробрались за парту в третьем ряду.
В институте мы с Ильей пришли к компромиссу – третья парта, никаких первых и последних. Кстати, в универе дела пошли гораздо лучше, чем в школе. «Фриков», как нас иногда называли, здесь было гораздо больше. И мы мирно сосуществовали с однокурсниками.