Двое на холсте памяти - стр. 40
А на новом месте, после родного Воениздата, к длинному ряду отредактированных ею книг военной тематики добавилось несколько книжек из области биологии, которой она мечтала заниматься в юности.
Сейчас все эти книги высились стопками на голом столе, подобранные Кортиным для упаковки и перевозки в Сокольники. Но он с готовностью составил их в уже пустую центральную полку, и эта объемистая полка быстро заполнилась до отказа, не вместив всего имевшегося здесь количества. Несколько первостатейных книг с самыми интересными и характерными надписями он положил поверх поставленных в ряд, чтоб было легко их достать и показать друзьям. Он намеревался во время сороковин непременно обратиться к этой стороне жизни Дуни, когда они будут говорить о ней. На д е в я т ь д н е й он уже пытался привлечь внимание к этим книгам, но тогда было слишком малолюдно и сам вечер пошел не так, как он хотел.
Конечно, ему было известно, как широко дарятся и радостно, с преувеличениями надписываются авторами только что вышедшие книги. Тем значимей представало теперь упоминание из надписи в надпись о строгости литературного вкуса и одновременной доброжелательности редактора Никольской. Евдокию Андреевну сердечно благодарили за совет, помощь в работе, поддержку перед начальством; на нескольких книгах разных авторов Кортину встретилось и вовсе неожиданное для существовавшего издательского процесса словосочетание – «другу-редактору». Нашлись даже такие авторы, которые откровенно признавали, что появлением их книги они всецело обязаны своему редактору. И вдова одного военного писателя-мариниста благодарила ее за память об умершем, который сам уже не мог постоять за себя в издательских кабинетах. Кортин помнил, с каким трудом Авдотья выпускала в свет этот посмертный том его избранных произведений. А самый-самый талантливый и известный из ее авторов, прославившийся сразу после войны окопной повестью, за которую получил Сталинскую премию еще раньше Раткевича, вслед за словами о великой-великой своей благодарности восклицал: «Побольше бы таких редакторов! Побольше бы таких людей!» Как расцеловал ее. Эта надпись была сделана на небольшом сборнике его фронтовых рассказов, который Авдотья сумела п р о б и т ь в своем военном издательстве почти двадцать лет назад, в «оттепельное» уже время, но все равно требовавшее преодоления тамошней косности. Работа с этим писателем была для нее большой радостью. Она, как догадывался Кортин, испытывала к нему и сердечное влечение, тщательно ею скрывавшееся. И он, видимо, в какой-то момент увлекся ею, горячо пригласил приехать к нему в гости в Киев – посмотреть город во всей красе и познакомиться с его друзьями. «Мы будем носить вас на руках и вам не придется сделать ни одного шага по земле!» – объявил он ей. Это была единственная подробность их личных отношений, которую сдержанная Авдотья привела как-то с улыбкой приятного и слегка ироничного воспоминания в разговоре с Кортиным об этом писателе.
Очевидно, этот писатель, так же, как позднее и Кортин, пленился ее душой и, отрешившись от ее физического недостатка, сумел увидеть в ней женщину. А Авдотья, при всей своей внешней защитной строгости, продиктованной повседневным опытом жизни, была обращена к человеческой душевности. Однако строгость в ней была не только внешняя – она вообще была благовоспитанной по натуре, придерживалась твердых правил. Так что размашистое, даже богемное «мы будем носить вас на руках» могло сыграть и, верно, сыграло тогда роль тормоза. В Киев она все же съездила, но не сразу, позже, и останавливалась там у какой-то дальней родственницы или знакомой, как и считала единственно возможным. И вела себя, как представлял все это Кортин, весьма чинно и самостоятельно, при всем желании и удовольствии видеть этот город и приятного ей человека, столь известного и так расположенного, даже увлеченного ею, который подарил ей там, в Киеве, свой только что вышедший однотомник с надписью – «от искренне любящего ее». Но, полагал Кортин, сама она еще не была тогда готова вот так сразу поверить в появление мужчины в своей жизни и позволить себе раскрыться навстречу. И устоявшееся, как предопределенное, девичество продолжало держать ее в своем плену. В общем, нужно было еще время и, кроме увлеченности, чувство неизбежности перелома, и нужен был Кортин, сумевший приучить ее к себе и в которого она поверила, как в свою судьбу…