Двинулись земли низы – 1 - стр. 4
«Я-зы-ков Ва-ле-ри-ан Алек-сан…»
Есть! Есть Языков Валериан Александрович! И даже не одна ссылка!
В общем, мне повезло. У Валериана Александровича оказался тот самый неравнодушный родственник, зачем-то озаботившийся своими предками. И даже выложивший фотографии.
Информации о моем герое не очень много – только рассказ его мачехи, написавшей в конце 50-х гг. по просьбе Совета старых большевиков при Костромском горкоме КПСС о своем муже и его старших сыновьях, своих пасынках – активных участниках установления Советской власти в г. Костроме. Но тут уж коготок увяз – всей птичке пропасть, даже в краткой биографии есть море зацепок, по которым можно искать дальше.
Обычная в общем, оказалась история. Кому интересно, послушайте.
Валериан Александрович родился в семье Александра Александровича и Софьи Иннокентьевны Языковых. Родители его были профессиональными революционерами. Вот они:
Софья Иннокентьевна Языкова (Муромова)
Александр Александрович Языков. Апрель 1897 г.
Надо сказать, таких «революционеров во втором поколении» в Горной Академии училось довольно много – все эти народники, разночинцы и прочие черные передельцы к 17-му успели не только родить, но и вырастить детей. Детей, которые ушли в Революцию в 15–16 лет, а потом стали самыми искренними служителями первого в мире Государства Справедливости. Те, кто выжили, конечно же.
Валерьян рос вместе с младшим братом-погодком, Александром Александровичем младшим. Вот они маленькие.
А вот постарше, уже гимназисты.
Мать умерла от чахотки, когда старшему было три, а младшему два. Жили на чемоданах. Отца, как и всех «неблагонадежных», все время мотало по Империи – то ссылки, то переезды по заданию партии: Петербург, Одесса, Илимск, Иркутск… Отбыв ссылку, отец уехал в Батум и там женился второй раз на революционерке-медичке. И понеслось по новой: Батум, Тифлис, Харьков, Баку… Потом туберкулез уже у отца, переезд в персидский Мешхед, несколько лет там, возвращение в Одессу, высылка отца в Кострому, где они наконец-то осели. Шесть лет жили отдельно – отец со старшими сыновьями в Костроме, мачеха с четырьмя детьми в Тирасполе, съехались только в 14-м.
Потом война, пораженчество, презрение патриотов… Потом 17-й, февраль, революция, красные банты… Л. Невская так и писала в воспоминаниях: «В марте, после Февральской революции, к ним, в женскую гимназию пришли с красными бантами на груди члены политкружка – братья Языковы, А.Гусаковский и Г.Кравков». Сыновья уходят в революцию с головой, начав с вышеупомянутого партийного кружка учащейся молодежи, которым руководил отец. Кстати, в марте 17-го оба брата уже были членами партии. Вот они, красные мальчики и девочки, недавние гимназисты, летом года тысяча девятьсот семнадцатого в губернском городе Костроме.
Младший – второй слева в среднем ряду, Валерьян – крайний справа.
Дальше все как у всех – демонстрации, маевки, «вихри враждебные», агитация и пропаганда, партийная работа в массах, презрение к кадетам и октябристам, партийные дискуссии с эсерами и анархистами.
Октябрь, революция, натянувшаяся до предела струна. Сейчас лопнет и полетит страна вскачь…
Лопнуло.
«Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться…». Вот наш бывший кружок осенью 17-го. Косы безжалостно сострижены, гимназическая форма с презрением снята, сменяна на гимнастерки и папахи.