Две жизни Лидии Бёрд - стр. 23
Он ездит на старом «саабе» с откидным верхом, это настоящий боевой корабль на колесах, обитый кожей. Джона любит его без видимых причин.
– Он уже довольно старый, так не пора ли слегка встряхнуться?
– Не делай этого! – говорю я слишком громко и слишком испуганно.
Они оба смотрят на меня, удивленные неожиданной вспышкой.
– Меня подтолкнула к этому фотография на доске в учительской. – Джона медленно переводит взгляд с меня на Фредди, решив оставить мои слова без внимания, видимо подумав, что я брякнула это случайно. – Байк Граймса Клещи.
Фредди взрывается смехом:
– Ты покупаешь байк Граймса Клещи?
Граймс преподавал у нас математику. А свое прозвище заработал тем, что хватал учеников за воротники, чтобы выкинуть из класса. Чаще всего доставалось Фредди. Странно было слышать, как Джона говорит теперь о терроризировавших нас учителях, будто о своих нынешних коллегах.
– Ты просто глазам своим не поверишь, когда его увидишь! – Джона сияет. – Классический «нортон макс»! Граймс почти не выводил его из гаража с тех пор, как купил.
Насколько я помню Граймса Клещи, он, вообще-то, не был любителем носиться сломя голову по большим дорогам.
– Он же всегда ездил на древнем белом «вольво», – вспоминает Фредди.
– И до сих пор ездит, – кивает Джона.
– Не может быть!
Джона снова кивает:
– Отгоняет в сервис дважды в год и очень о нем заботится. Говорит, эта машина сделана на века, как и его жена.
Я удивлена уже тем, что Клещи до сих пор жив, да к тому же продолжает шутить в стиле семидесятых о многострадальной миссис Граймс. Он еще сто лет назад должен был выйти на пенсию; и то, что он до сих пор преподает, а более того то, что до сих пор водит машину, ошеломило меня.
Фредди включает телевизор; матч вот-вот начнется. Эксперты вдоль боковых линий поля, в огромных куртках, берут интервью у всех, кого могут поймать. Мне вдруг становится жарко, накатывает тошнота; похмелье и разговоры с умершим женихом способны еще и не такое сотворить с девушкой. С трудом поднявшись на ноги, я что-то бормочу насчет ванной комнаты и спешу к лестнице.
Десять минут спустя поднимаюсь с колен, держась за унитаз. Мне гораздо легче после того, как мой желудок освободился от всего содержимого. Я полощу рот и смотрюсь в зеркало над раковиной. Боже, выгляжу чудовищно! Свежие следы слез, смывших косметику, перепачкали щеки. И тут я замечаю, что на мне висит крошечный эмалированный кулон в виде синей птички – тот, который мама подарила мне на восемнадцатилетие. Я не могла надеть его этим утром, поскольку потеряла кулон пять лет назад.
– Теперь лучше? – спрашивает Фредди, когда я спускаюсь.
– Думаю, мне нужно перекусить. – Я изображаю лучезарную улыбку.
– Пожалей свой желудок, – советует Фредди, снова сосредоточиваясь на игре.
– Пицца? – Джона кивает на открытую коробку на кофейном столике.
Вид расплавленного сыра заставляет желудок снова судорожно сжаться.
– Лучше тост, – говорю я.
Пальцы сжимают синюю птичку, приютившуюся между моими ключицами. Как приятно снова ощущать ее! Кулон я потеряла где-то в клубе, но не заметила этого до следующего дня. Безделушка не представляла ценности ни для кого, кроме меня, и, конечно, никто не стал бы искать ее хозяйку. Мой мозг пытается сложить все части, понять, что это означает: почему кулон снова здесь?