Две секунды после - стр. 4

– Хорошо, – миссис Томпсон улыбнулась. – Как твои ощущения от приема лекарств?

Я задумалась. Мне прописали антидепрессанты и еще какие-то таблетки почти сразу, как приехала. Пичкали ими исправно каждый день, вот уже три недели.

– Ну, у меня больше нет тревоги, я не бьюсь в истериках и не пытаюсь себя убить. Я стала спокойнее, но… не могу сказать, что чувствую себя замечательно. Сами понимаете.

Она покивала.

– Лекарства должны поддерживать тебя, но основная работа – это психотерапия.

– Я понимаю. На самом деле, меня просто убивает мысль, что нужно использовать костыли, чтобы быть нормальным человеком.

– Ты нормальный человек. Просто твой мозг работает немного неправильно. Таких, как ты, много.

Я кивнула. Мне нужно было время, чтобы смириться с тем, что теперь всю жизнь я буду сидеть на таблетках.

Я оперлась о подоконник руками и посмотрела в окно. На улице шел ливень: летом в Майами сезон дождей. Сейчас было свободное время, отведенное на встречи с родными. Я никого не ждала, отец точно не стал бы приезжать ко мне две недели подряд, так что проводила время наедине с собой.

В наушниках играли «Нитл Граспер». Том пел совершенно прекрасную, но до боли грустную песню. Про одиночество, разбитое сердце и непрекращающееся похмелье. Я чувствовала, насколько он был разбит в этой песне. Хотя никогда не видела его таким в жизни. И даже не подумала бы, что такой, как он, может чувствовать себя подобным образом.

И в то же время трек был про меня. Том как будто озвучивал все то, что сейчас происходило со мной. Не в силах больше себя жалеть, я переключила на следующий трек, но и он был печальным. Черт, почему у «Нитл Граспер» так много грустных песен? Можно включать и плакать, а потом резать вены.

Меня вдруг тронули за плечо, и я вздрогнула, стягивая с себя наушники.

– Белинда? – спросила работница клиники.

– Да, это я.

– К вам пришли.

– Что? – сердце бешено забилось. – Ко мне? Вы уверены?

– Да, я уверена, пройдите в зал для встреч.

– А кто там? – не унималась я.

– Простите, я не в курсе, меня просто попросили передать.

– Хорошо.

Женщина ушла, а я почувствовала нервный мандраж. Руки затряслись и вспотели, дыхание сбилось. Ко мне кто-то пришел, и это точно не отец. Это… я одернула себя от предположений, но я была уверена, я чувствовала, я знала. Это он. Кто кроме него?

Войдя в зал, я пыталась успокоить слетевшее с катушек сердце. Искала знакомую высокую фигуру с черными взъерошенными волосами. Я судорожно обводила помещение глазами, как вдруг наткнулась на свою мать.

Все органы провалились вниз. Воздуха не хватало, я не могла вдохнуть, не могла выдавить слов или сдвинуться с места. Она сказала:

– Ну, привет, Белинда.

– Мама… – вылетело у меня.

– Я похожа на кого-то другого? – она свела брови и добавила: – И все-таки ты в психушке.

Я поджала губы и отвела взгляд.

– Зачем ты приехала?

– Как зачем? Я твоя мать.

Мне хотелось заплакать, несмотря на всю ту эмоциональную отрешенность, что появилась из-за таблеток. Мама взяла меня под руку и повела за собой.

– Сядем, поговорим.

Я не хотела с ней разговаривать, но сопротивляться не могла. В ее руках я была тряпичной куклой, с которой можно делать что угодно.

Мы дошли до ближайшего свободного столика и сели друг напротив друга.

– И о чем нам с тобой разговаривать? – сквозь зубы спросила я, злясь на свою слабость перед ней и ее полную бесчувственность.