Две рыжие на голову бывшего - стр. 3
Руки мерзнут, пальцы немеют.
Я оставила Миру. Оставила и повернулась спиной. Самое ценное, что есть у меня в тридцать с небольшим хвостиком, теперь за бетонной стеной вместе с мужчиной, которому я доверяю меньше, чем водопроводным трубам прошлого века.
Если бы были бабушки-дедушки, тёти, хоть кто-нибудь – меня бы здесь не было. Но у Миры нет никого, кроме меня и Черкасова. Что останется, если «процесс» всё-таки дожмёт? Ей нужен взрослый.
Назар не слишком-то хорош в этой роли, он никогда не стремился к созданию настоящей семьи, но…
Если суждено мне закончить свой путь сейчас, пусть у Миры хотя бы будет отец. Не лучший, не идеальный, но живой. Назар не бросит. Он может крушить миры, но то, что считает своим, охраняет до последней капли крови.
Я знаю.
Я любила его когда-то именно за это.
Лифт мягко цокает, двери распахиваются – холодное мраморное лобби, блеск металла. Бросаюсь к выходу мимо гладких поверхностей, мимо отражения моих мрачных глаз.
Голова гудит.
«Нельзя нервничать» – повторяю, как мантру.
Врач предупреждал, что от этого становится лишь хуже.
Спасибо, док, вот только что ещё остаётся, когда жизнь твоя рассыпается на молекулы?
Снаружи липкий июнь: влажный после дождя асфальт сияет, будто покрыт лаком, фары машин чертят длинные белые линии. Захлопываю дверцу своей потрёпанной «Мазды».
Руки на руле сводит судорогой. Разминаю пальцы и всё-таки выворачиваю на ночной проспект.
Мысли сами чертят таблицу «за» и «против».
Против: Назар циник, безответственный, ветреный и импульсивный.
За: Назар не умирает от опухоли, засевшей в мозгу.
Этого достаточно.
Других «за» всё равно нет.
Навигатор подсвечивается голубым, прокладывая мне маршрут до клиники. Маршрут построен. Двадцать восемь минут пути.
Чудесно.
Двадцать восемь минут, чтобы подумать обо всём ещё раз, а затем перестать думать вообще.
Красный сигнал светофора – машина замирает, в груди снова разрастается пустая боль. Рука сама тянется к телефону, но я заставляю себя одёрнуть её.
Не нужно сейчас. Позвоню завтра.
Из динамиков магнитолы льётся знакомый хрипловатый голос:
– …вот бы вернуться на пять минут назад…
Теперь уже поздно возвращать.
Подпеваю. И слёзы – тихие, горячие – катятся по щекам и шее, исчезая в вороте толстовки. Утыкаюсь лбом в руль, включаю аварийку, даю себе тридцать секунд на то, чтобы выплакать всё: страх, усталость, детскую злость на судьбу и взрослую – на себя саму. Рыдаю как ребёнок, впервые прознавший страх потери.
Главное сейчас – уложиться в лимиты. Вернуться живой. Вернуть дочке маму.
Зелёный.
– Всё, хватит, – шепчу, вытираю лицо рукавом. – Давай, Василиса, хватит. Вперёд.
Машина срывается с места – город бежит навстречу огнями витрин и фар, а я бегу сквозь него так, будто если остановлюсь, развалюсь на части.
У меня нет плана «Б».
Есть только план «держись, сколько сможешь».
И песня застревает в голове, как заноза: «вот бы вернуться…»
Но возвращаться нельзя.
Машина скользит в ночь, я еду дальше – к клинике, к новому дню, к единственному правильному решению…
Глава 3
Назар.
Смотрю на мелкую рыжую девчонку. Девчонка – на меня.
Мы ведём немой негласный поединок, и ни один из нас сдаваться первым не намерен.
– Что будем делать, па-па? – Вздёргивает она с вызовом выгоревшие на солнце бровки.
Дико режет нежный слух вот это «папа». Это вообще факт не доказанный, взятый буквально с потолка. С чего вдруг я должен верить стерве-бывшей? Может, они на пару работают, как две аферистки, и раскручивают бедных мужиков вроде меня на бабло?