Две Розы - стр. 22
– Да, я сейчас… Сейчас сбегаю… Переоденусь и сбегаю…
И тут же закрыла дверь, словно испугалась, что мать начнет отказываться от чего-нибудь к чаю. Роза Федоровна тронула дочь за плечо:
– Идем на кухню, не будем ей мешать…
Пусть в себя придет, ей время надо… Хоть немного времени…
Сонька кивнула, развернулась, медленно поплелась на кухню вслед за матерью. Села у окна молча. Потом огляделась вокруг себя:
– Где моя сумка, мам? Курить хочу…
– Не знаю… В прихожей, наверное. Где оставила, там и лежит.
Сонька подскочила, быстро пошла в прихожую, красиво размахивая подолом синего платья. Видно, что дорогого. Вон как вокруг ног ловко вьется, как у кинозвезды какой…
В это же самое время и Роза вышла из своей комнаты, одетая для похода в магазин. Черные брюки, строгая белая блузка навыпуск, наглухо застегнутая до самого горла. Увидела мать, съежилась, прижала локти к бокам. Неловко улыбаясь, сунула ноги в текстильные тапочки, призванные исполнять роль прогулочных туфель. Впрочем, никаких других у Розы и не было.
Роза Федоровна тоже выскочила в прихожую, выхватила из своей сумки кошелек, сунула Розе:
– Тысячную бумажку разменяй, мелочи не хватит, наверное… И хлеба еще возьми, бородинского! Ну и колбаски какой-нибудь, что ли…
Когда вернулись на кухню, Сонька с жадностью закурила, а через три затяжки вдруг спросила у матери:
– Почему она так одета странно? Вроде как не по возрасту… Ей это ужасно не идет…
– Что значит – не идет? Не понимаю я этого выражения – идет, не идет… Человек идет, и одежда вместе с ним тоже идет, вот и вся недолга!
– Да все ты прекрасно понимаешь, мам… Я уж и забыла, как ты умеешь все по-своему вывернуть, с прибаутками…
– Ну что ж, если без прибауток… Это Маринкины вещи, Сонь. Помнишь свою подружку, нет?
– Маринку? Помню, конечно. И как она живет? Замуж удачно вышла?
– Она не вышла замуж. И не собирается. Она успешную карьеру делает.
– И что, получается?
– Вполне. Квартиру себе хорошую купила, по заграницам ездит, и вообще, очень своей свободной жизнью довольна. И матери помогает, устроила ей обеспеченную старость. И нам с Розочкой тоже перепадает… Вон вещи свои Маринка отдает… Они почти новые, дорогие.
– Мам… Это что, опять камень в мой огород?
– Да какой камень, что ты… Нет у меня для тебя камней. Ты спросила, я ответила, только и всего. Мы дружим с Лизой, Маринкиной матерью, вот она и отдает вещи для Розы…
– А ты вроде с другой теткой дружила, из нашего дома… У нее еще сын Вадик был… Смешной такой, его в школе все ботаном дразнили…
– Почему – был? Он и сейчас есть. И Лидочка тоже есть. Она мне тоже очень помогает.
– Что, тоже вещи старые отдает бедной несчастной сироте?
– Нет. Вещи не отдает. Да и Роза вовсе не сирота, не говори так. Уж тем более ты этого не говори…
– Ну, давай, давай! Скажи еще – ты же мать-кукушка! Скажи, что подкинула тебе ребенка и поминай как звали!
– Я не понимаю, Сонь… Ты ругаться со мной приехала, что ли?
– Да больно надо… Это же ты меня упрекаешь, что моя дочь вещи с чужого плеча носит… Кстати, они ей вовсе не подходят, ну совсем не в ту степь, ну никак! Ты что, сама этого не видишь?
– Может, и не подходят. Со стороны виднее, Сонь. Но я другие вещи Розе купить не могу, моей пенсии едва-едва хватает, чтобы за коммуналку заплатить да еду скромную купить.