Две части целого - стр. 4
Как могло получиться, что рельсы нашей советской, пусть и детской, железной дороги изготовлены самым вражеским врагом?!
Это теперь Крупп не страшен, а тогда, – ужас, друг фюрера, капиталист, поджигатель войны.
И каким ветром занесло на железную дорогу, построенную в 1949 году в городе Челябинске, немецкие рельсы из 1901 года?
Ответа я не знаю до сих пор. Другое дело, нужен ли он мне. Согласитесь, вполне достаточно самого факта в его непреодолимой загадочности.
Глава 3. «Феодосия»
Каждое лето дед Митя и баба Поля, во укрепление иммунитета и всякого нужного здоровья, возили меня в Феодосию, где проживали родная сестра бабы Поли Лиля, ее муж Миша и дети – Вовка с Маринкой.
Как мы всемером размещались в двухкомнатной хрущебе, – ума не приложу, но факт остается фактом, – ежегодно гостили по два месяца.
Там я узнал море, возненавидел медуз и полюбил ракушки, научился плавать, приохотился нырять с маской и трубкой и даже пробовал под руководством деда самостоятельно грести на лодке.
До моря идти было прилично, ибо стараниями тети Лили, для получения права на столовское питание, нас прикрепляли к далекому ведомственному санаторию.
При входе на пляж висела доска, куда каждое утро, день и вечер заносились данные о температурах воды и воздуха, а также о волнении моря в баллах.
Бывало даже так, вечером вода +25, а утром +9. Дня два никто не купается, а на третий снова +25.
Дед внимательно изучал цифры, долго думал и после выносил вердикт – можно или нельзя купаться.
Он следил за мной поминутно: десять минут на солнце, пятнадцать в тени не снимая панамки, и только потом на пять-десять минут в воду. А из воды, – сразу в полотенце и сухие плавки.
Я просил, доказывал, умолял разрешить мне купаться, как купаются другие дети, но дед был непреклонен – либо так, либо никак.
По дороге мы покупали фрукты, которые затем тщательно промывали в пляжном фонтанчике, а по особым случаям мне позволялась кукуруза или мороженное.
Вкуснее той горячей, посыпанной крупной солью кукурузы, извлекаемой из бабкиных холщовых мешков, я не ел больше нигде и никогда.
На берегу я строил из песка большие замки с башнями и стенами, которые украшал мелкими ракушками и галькой, а также окружал рвом с водой, мостиками и протоком к морю.
Еще плавал с маской, тщательно рассматривал понтонные сваи, где в больших количествах обитали мидии, наблюдал крабов, мелких рачков и искал крупные ракушки – такие как продавали на лотках при входе.
Но, увы, продавцы находили их раньше.
Вечерами мы гуляли по набережной, проходили мимо дачи Стамболе, дома-музея знаменитого мариниста И. К. Айвазовского и музея А. Грина, в который меня по неведомой причине не впускали лет до четырнадцати.
И да, это было полное, всепоглощающее и всамделишное счастье, из которого не вычитаются ни мелкие обиды из-за купания, ни обязательный дневной сон, ни запрет на телевизор, ни даже препротивное вечернее чтение.
Поэтому для меня существует только одно-единственное неделимое море, все остальные – лишь бассейны при отелях.
Именно в Феодосии, летом семьдесят третьего я заболел модой, – сильно заболел, истово, – очень захотел джинсы-клеш. Правда, мне было двенадцать.
Каждые встречные джинсы рассматривались пристально, внимательно и завистливо.
Слишком широкий клеш не нравился, как и клеш, сделанный из обычных брюк путем вставки клина. А вот джинсы с болтами, армейским ремнем и правильным лейблом «Levis» или «Levi Straus», являлись предметом жадного вожделения и чудесной юношеской мечты.