Двадцатый год. Книга вторая - стр. 13

– Верно. Дом стоял как нежилой. Я раз постучалась, не ответили. Даже Василя не видела.

– Какого еще Василя? – вконец потерялся Костя.

– Да кота ихнего. Не помните? Здоровенный такой котяра.

– Кота я помню, да, конечно, – устыдился Ерошенко. – А дальше?

– Котяра-то знатный. Серый.

– Девчонка говорила: величезный.

– Ах, хорошая девчоночка была.

– Лесечка-то? Да. С хутора, а воспитанная. Вежливая.

«Была»? Боже, о чем это они? Почему «была»? Ах да, она же исчезнула.

– А потом?!

– А потом, как поляки второй раз пришли, обратно их никто не видел. Не выходили.

– Мы и сами никуда…

– Тут такое было, товарищ…

– А поляк-то, поляк-то? – припомнил наблюдательный сосед.

– Какой поляк? – спросил почти механически Костя. Поляки его не интересовали. Польки тоже. Только одна. Тоненькая, с карими глазами.

– Поляк сюда ходил в погром с бутылками, – пояснила первая соседка. – Военный поляк. В зеленом френче и в шапке квадратной.

– Фуражке, рогатывка по-ихнему.

– Матеювка.

– Рогатывка, говорю. Матеювка круглая и серая, а эта квадратная и зеленая. С рогами, то есть углами.

– Я в окно его видела, – начала припоминать соседка. – Верзила, чисто медведь, рожа мрачная, не подойди, зарежет. Познанец, на погоне две полоски.

– Какие две? – возмутился наблюдательный. – Одна! И тоже мне, нашла верзилу. У кого что болит… Мелкий, щерился, сиял как пряник. Песенку всё пел. Про казаков. Станет тебе познанец по-нашенскому петь? Ясное дело, из Царства.

Поляк… В погром… С бутылками… Верзила… Мелкий… Мрачный… Щерился, сиял… Про казаков… Познанец, из Царства… Костя крутил головой, водил туда-сюда глазами. Лица, женские, мужские расплывались. Что случилось? Что тут было?

– А когда всё кончилось… – начала соседка.

– Стрельба еще была, – вдруг выдал наблюдательный. – Четыре выстрела, не меньше. Из ревóльвера.

– И милиция была ревкомовская, – добавила первая или вторая соседка. – Но к ним не заходила.

Стрельба и милиция Костю не заинтересовали. Ведь наблюдательный сказал однозначно: из ревóльвера. А у Баськи был пистолет, автоматический, браунинг, FN, мелкая малополезная пукалка. (Заклепочный кретинизм способен порой поражать и филологов-классиков.)

– А когда совсем всё кончилось, тогда я Клавку и увидела. И Леську. Только побоялась подойти. Она такая… Господи…

– И я побоялась.

– Я тоже не рискнул, – смутился наблюдательный. – Думал, завтра с ней поговорю, а назавтра-то они и исчезнули. Тьфу тебя, исчезли.

– Доктор Соркин приходил. Еврей который, детский.

– Точно, Соркин был.

– Что-то с девочкой?

– Не знаем. Может…

– А с кем еще? Понятно, с девочкой. Говорят тебе, Соркин, детский доктор. А больше их не видели.

– Я видела, – не согласилась первая соседка, – уезжали они.

– Кто? – повернулся к ней Костя.

– Клавка с Леськой и котом.

– А полька?

– А полька исчезнула. Еще при первых поляках.

– Вы уж, товарищ командир, не обижайтесь. Что знаем, то и говорим. Тут ведь такое было, такое…

Костя, чуть придя в себя, еще несколько минут пытался вызнать хоть что-нибудь. Формулируя заново вопросы, заходя с неожиданнейших сторон, прикидываясь недопонимающим простофилей. Но потерпел полный крах. Возможно, для Шерлока Гольмса добытых сведений оказалось бы достаточно – но для военспеца-антиковеда нет. Ни индукция, ни дедукция, ни антиковедение не помогали. Простившись с соседями, начдес направился домой.