Двадцатый год. Книга первая - стр. 16
– Тот самый, – миролюбиво согласилась Бася. – Bardzo proszę.
Товарищ Збигнев улыбнулся.
– И сразу стало легче. Я не так давно в России, с пятнадцатого года. Меньше, чем вы. Признаюсь честно, в свое время русского почти не учил – сами помните, как мы в Королевстве к кацапам относились. Теперь жалею. Местные сразу видят во мне иностранца, особенно интеллигенция. И немедленно за свое: поляки, латыши, евреи, китайцы кромсают матушку Россию. А вы…
– Практически второй родной. Отец позаботился в раннем детстве. Что вовсе не означает, что он был соглашателем и сотрудничал с царскими властями.
Военный вскинул протестующе широкие и сильные руки.
– Мне и в голову не приходило, товарищ Барбара. О вашем отце и о вашем семействе мы располагаем наилучшими сведениями.
Барбара насторожилась. Так, так, так… Товарищ Збигнев вынул портсигар. Предложил папиросу и ей. Барбара отказалась. «Не курю».
– Вот ваша анкета, – показал он ей бумагу, заполненную аккуратным Басиным почерком в августе прошлого года. Голос усмехнулся: «Всего-то».
– Скажу честно, особенное впечатление на меня произвела ваша самоотверженная работа по спасению наших, то есть польских культурных ценностей.
«Вот оно признание!» – насмешливо резюмировал голос.
В наркомат просвещения Барбара попала в феврале восемнадцатого, еще до переезда его в Москву, вскоре после издания Совнаркомом декрета с потрясающим названием – «Об охране предметов старины и искусства, принадлежащих польскому народу». Хотя речь шла о северо-западных и западных губерниях, Басин профессор справедливо рассудил, что польских предметов хватает и в Москве. Обратился с запиской к наркому просвещения и немедленно получил добро. Бася вошла в специальную комиссию и несколько месяцев обшаривала вместе с коллегами музеи, архивы, библиотеки, усадьбы. Описи сдавала в польский комиссариат Наркомнаца. С окончанием инвентаризации Басе предложили перебраться в Наркомнац, и тут-то она спохватилась, поскольку… Словом, лучше было оставаться в наркомате просвещения. Общество в Наркомпросе и сам его глава были гораздо приятнее, работа же – исключительно культурной.
– Я слышал, ваш дедушка Игнаций – герой шестьдесят третьего. Сибиряк?
Бася кивнула, отметив про себя, что о дедушке в анкете не писала, поскромничала. Откуда тогда… Военный меж тем продолжал:
– Революционные и патриотические традиции вашей семьи, ваши собственные социалистические симпатии позволяют считать…
Вступление затянулось, даже сильно, и Барбара не очень вежливо перебила.
– Товарищ Збигнев, вы откуда? Из комиссариата по польским делам?
Военный повертел головой. Ему нравилась и Басина сообразительность, и отсутствие в ее голосе страха, ставшего до обидного привычным в последние суровые годы.
– Вот мои бумаги. Только не подумайте, ради бога, что я намерен привлекать вас к работе в нашем ведомстве. Речь совершенно о другом.
– О чем же? – спросила Бася, разглядывая наклеенную на картонную корочку бумажку. О-ля-ля.
«СНК РСФСР. Предъявитель сего… комиссии по борьбе с контр-революцией… преступлениями по должности… оказывать содействие…» Слева – фотографическая карточка, с офицерскими усами и умным взглядом крупных глаз. «Личность и подпись тов. – далее от руки – удостоверяем».
Бася небрежным движением вернула документ хозяину. Держим спинку, девочка, посоветовал внутренний голос, видали и не таких. Главное – молчать. Пусть скажет сам, чего ему угодно.