Двадцатый год. Книга первая - стр. 10

– Ты права, – промямлил он. – Конечно. Однако… Не будем торопиться. Я не знаю, куда мне съехать. Ты должна понять. Аделине, ей самой приходится несладко. Предлагаю считать, что мы с тобой свободны от взаимных обязательств, но пока временно остаемся на одной жилплощади.

Кажется, он и это продумал заранее. Так, на всякий случай. Игра художественного воображения.

– Да, конечно, – смиренно кивнула Барбара. – Я понимаю. Herinaceus quidam…

Юрий приготовился обидеться. Непонятные словечки, мелькавшие в речи незаписанной супруги, воспринимались им как вопиющая бестактность. Бася и сама себя за них корила.

– Какой такой херинацеус? – спросил он, выставив подбородок и вонзившись в Басино лицо глазами не великого, но все же живописца.

– Ежик, – успокоила его Барбара. – По-латыни. Рассказ был такой в хрестоматии. Про змею и ежика.

– Не слышал, – насупился Юрий, находивший гимназии орудием угнетения и завистливо ненавидевший гимназистов. – Кто тут ежик?

– Ты.

На лице незаписанного супруга отпечаталось внутреннее «уф».

– А змея, выходит, ты? Да ладно, не преувеличивай. Ты молодец, Баська. Держишь фасон. Знаешь… Быть может, Аля могла бы некоторое время…

– Ты предлагаешь жить втроем?

– В нынешних трудных условиях… многие вынуждены тесниться на очень малой площади. Маяковский с Бриками, Есенин, Мариенгоф.

– Ну да. А что ты скажешь про любовь втроем? Аттические ночи на Остоженке?

– Почему аттические? – удивился Юрий. – Афинские.

Бася вспыхнула от злости. Поправлять еще вздумал, специалист по чувственным радостям.

– Потому что Афины в Аттике!

– Не в Греции?

Бася поняла, что сейчас разревется. Отвернулась, закусила губу. Осторожно приблизился Юрий. Ладонью провел по своим волосам цвета ржи – не хуже, чем у Сережи Есенина. Ставшими когда-то, наряду со мнимым артистизмом, убедительным аргументом pro.

– Нет, если ты… Хотела бы… то…

Слезы высохли сами собой. Бася встала и скрестила руки.

– Я не хотела бы, Юра. Представляешь, я лишь сегодня поняла, до какой же степени я мещанка.

Отошла к окну и уставилась в мутную темень. Сердце тоскливо сжалось. Кошмарный день перекатился в вечер. Пусто, мокро, ни аптеки, ни фонаря.

– Боюсь, Аделина тоже будет против, – помолчав, предположил супруг.

– Вот видишь, – не стала спорить Бася. – Местечковое воспитание, Бердичев.

– Минск, – обиженно поправил муж. – Там теперь, между прочим, ваши. Аделина тоже беженка.

Барбара повернула голову.

– Мои?

– Нет, мои, – раздраженно бросил Кудрявцев.

Стиснув зубы, Бася стала разбирать постель. Скинув платье, в теплом белье нырнула под два одеяла. Решительным жестом остановила бывшего супруга.

– Куда? Половой вопрос мной решен окончательно и бесповоротно. Пока ты здесь, будешь спать на полу.

– Бася, брось дурацкие шутки. Если я невыносим тебе, положим между нами шинель.

– На пол!

* * *

Ближе к ночи ярость Лидии утихла. Погрязшая в нелепом целомудрии полячка – католичка, что с нее возьмешь? – стала казаться по-своему оригинальной. Нет, Лидия и не подумает ей мстить. Она просто поможет глупышке вернуться домой – в Варшаву. Вопреки своим злобным пророчествам.

– Ты уверена, что барышня захочет? – спросил товарищ Збигнев, тот самый командир в «островерхой фаллической шапке», встреченный Басей на днях. – Почему ты не сказала мне сразу?

– Я думала, ей хорошо у нас в Москве. Но потом поняла – она безумно хочет в Варшаву. И вспомнила: ты ищешь таких людей.