Два Светила - стр. 2

– Люди?

– Ну да, человечество. Если б мы дохли каждый раз, когда кого-то хороним, нас бы уж не осталось.

– Ладно… Только… кого мне-то хоронить? Тела нет. Я же говорил! Она и раньше так делала! Исчезала и возвращалась!

– Ты задремал и не заметил, как она ушла. Твоя мать – кардиохирург. Могла уехать на срочную операцию. Раз возвращалась – чего криминалистов вызывать? – Он махнул рукой. – По нашей части тут все чисто. Никого. Ни живого, ни мёртвого!

Шторы дёрнулись, выпуская в комнату солнечный свет, растворяя мрак.

– О-о-ой! – вскрикнул осиротевший козлёнок.

…

Сейчас, зажмурившись, мужчина осознал, что ему вдвое больше лет, чем тому пареньку. Что сам он стал козлом. И заодно козлом-криминалистом. Где-то он читал, что любой следователь, расследуя дела, понемногу копается и в собственном прошлом – в преступлениях, уже совершённых или только ожидающих своего часа.

Он перестал ойкать. Отряхнул джинсы, нащупал в кармане айди (мелькнула корочка ведомственного образца), поднялся на ноги. Взгляды прохожих, брошенные ему вслед, отскакивали, как рикошеты: «Пьянь!», «Сумасшедший…», «Дурачок»!

Он радостно помахал им рукой, не подозревая, что в этот самый момент превращается в мем.

– Мне этот мир совершенно понятен, – добавил он вслух.

…

Улыбнувшись глупому видосику с ойкающим дурачком, я сунул планшет под подушку, подключил запасное сердце к сети и закрыл глаза. Заряда моего кардиоаккумулятора хватало ровно на восемнадцать дней.

Восемнадцать.

Нелепое, неудобное число. Ни ритма, ни ассоциаций – просто цифры, болтающиеся в памяти, как пыль в солнечном луче. Жаль, что биосинтетическая ткань сердечного мотора не вечна. Я знал это точно, но взрослые молчали, избегая разговоров о «сроке годности моей жизни».

Взрослые всегда выбирают тишину. И слёзы. Даже когда надо смеяться.

А зачем плакать на финишной прямой? Лучше уж бежать с улыбкой – даже если сердце твоё питается от розетки. Впрочем, кто сейчас не подзаряжается? Разве найдётся человек, не встроенный в систему – живую или цифровую? Взяться за руки или воткнуть штекер в разъём – какая, в сущности, разница?

Бабушка, наверное, была права, когда ворчала, что тупые ролики перед сном и допотопные гаджеты у изголовья делают людей идиотами. В ту ночь я впервые свалился с кровати, расшиб локоть, а потом проснулся от кошмара: девочка с красным лицом орала мне прямо в уши:

– Меня зовут… Икоса!

– О-о-ой! Больно! – Я растирал ушиб, едва сдерживая слёзы.

Если бы не этот дурацкий сон, меня наверняка разбудил бы хаос, творившийся во дворе. Петухи бились о стены курятника, выдирая перья, которые летели из-под дверей, корова ревела, козы блеяли в истерике, а отцовский жеребец бил задними копытами в калитку, лягая стены денника.

Я сидел на полу, обхватив голову, внутри которой кружились цифры, пока пересчитывал каждый предмет, который вижу. Я всегда так делал. Не знаю зачем.

Мне было уже целых пять, но я так и не понял людей. Зачем разогревать вчерашний блин, если он согреется во рту? Зачем пить молоко, если животные этого не делают? Зачем считать на палочках, если цифры валяются под ногами – бери, подбрасывай, складывай в новые миры.

Два удара копытами – две точки.

– Буква И.

Тире, точка, тире.

– К.

Три тире. Три точки. Точка-тире.

– О, С, А… получается ИКОСА…