Два солнца в моей реке - стр. 14

Женщина усмехнулась.

– Вот и вы туда же! Что мне может сказать зоопсихолог, если у Гарика душа человеческая? Если он умеет плакать, страдать? Ладно, я поняла. Давайте так. Я вам заплачу частным образом, ведь эта консультация бесплатная? А вы постарайтесь мне помочь. Нам – нужна – помощь. Понимаете? Мне и Гарику. Он мне больше не верит. Я его предала.

Я вздохнула. Смешно, но больше почему-то грустно.

– Приходите вместе с Гариком.

– Сюда?

– Конечно.

– Издеваетесь? – Женщина обиженно пошлепала губами.

– Нет. Собака не понимает слов, но поймет мыслеобразы. Не мне вам объяснять.

– Да-а… – Женщина покивала. – Хорошо… Я запишусь. Договорились? Я заплачу.

Я покачала головой.

– И для людей, и для собак – бесплатно. Платит город.

– Ага, это вам. – Она протянула мне шоколадку и, поскольку я не взяла, сама положила мне на стол. Ладно, отдам Юлечке.

Пусть придет с собакой. Я ей верю, что пес страдает. Ведь он любит ее всей своей собачьей душой. И скорей всего не ревнует, а просто чувствует, что хозяйка приводит неискреннего человека.

Дома меня ждали коты, суп, который я вчера заставила себя сварить, новый цветок, несколько дней назад появившийся у меня под дверью. Кто-то поставил мне под дверь горшок с азалией. Думаю, кто-то из соседей, пытающихся таким образом избавиться от лишних цветов. У меня на всех окнах цветы, понятно, что я не выброшу такой подарок.

Коты появились у меня один за другим, два года назад, почти случайно. Поняли, что меня можно взять на жалость. И взяли.

Рыжая пушистая девочка, нежная, но своенравная глупышка гуляла со мной в парке на некотором расстоянии, могла прогулять и час, и два, не отставая, бегала по деревьям, спрыгивала мне под ноги, летала вокруг меня рыжим ветром и беззвучно мяукала, чем очень тронула мое сердце. Девочку я назвала Айя, потому что она пытается говорить, отвечать, но не может издать ни одного нормального кошачьего звука, у нее получается тихий звук, похожий на «Ай!»

Серый, некрасивый, но верный и сильно привязавшийся ко мне мальчик однажды подошел к скамейке, на которую я присела в том же парке, уже имея дома рыжую кошечку. Посидел передо мной, а потом прыгнул на колени и свернулся клубочком, как будто всегда так и привык сидеть. Больше, кстати, он на колени никогда не садился, домой я взяла его сразу, решив, что моей Айе будет хорошая компания. Я назвала его Питирим, как философа, потому что вид у него не просто умный – глядя в глаза Питириму, думаешь, что коты знают от нас гораздо больше, чем мы о них.

Третий, тоже серый, но пушистый, сидел под дверью неделю. Приходил и сидел, терся об ноги, заглядывал в глаза. Два дня я его не кормила, надеялась, что уйдет, но он не уходил, забирался на перила лестницы, когда слышал мои шаги внизу, и старался как можно теснее ко мне прижаться, когда я проходила мимо. Я ему говорила «Ку-ку!» и шла дальше. Через неделю я пустила его домой, помыла, поставила третью миску и назвала Кукуном.

Главное, не начать относиться к ним, как к людям, напомнила я себе после того, как попрощалась с последней на сегодня посетительницей, хозяйкой Гарика. Я стараюсь не запоминать имен посетителей, потому что многие приходят по одному разу, и если помнить всех, то голова пухнет от ненужной информации. Не запоминать имен случайных посетителей, не называть кошек и собак человеческими именами… Это просто рекомендация самой себе. Себе-человеку от себя-психолога. Это не истина, не абсолют. Да и в чем он – абсолют? Когда всё так быстро меняется в жизни, все наши устойчивые фундаменты и незыблемые стены. Падают, складываются от ветра, рассыпаются в прах, как будто их и не было.