Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада - стр. 38

Как и в Отене, здесь он продолжал быть угрюмым и замкнутым, ни с кем не искал сближения, не проявляя ни к кому ни почтения, ни приязни, ни сочувствия. Зато самоуверенности хватало, несмотря на небольшой рост и возраст. Как я уже упоминал – часто не ждал, когда атакуют его, а сам напрашивался на неприятности, дрался яростно и никогда не сдавался. Иногда он приходил в такое неистовство, что наносил противникам травмы (как в детстве, пуская в ход и зубы и ногти). На определенном этапе обучения таким поведением он достал и своих учителей, и сокурсников, и они сместили его с должности капитана учебного батальона, честно заслуженной за успехи в математике. Было очень обидно, но вида не показал.

Но это я забежал вперед, а к концу первого года ситуация все-таки немножко изменилась. Новичка по-прежнему постоянно продолжали цеплять, но уже в основном только языками, в покое не оставляли, но физически задирать почти перестали – с такими бешеными предпочитают не связываться (общее правило – везде работает). Вспыхивал как порох и потом не выбирал средств и не отдавал себе отчета в своих действиях. (Однажды, уже на втором курсе над ним подшутили, указав на новенького и сообщив, что это генуэзец. Все уже были в курсе: их он ненавидел даже больше, чем французов. И бедный новичок, такой же корсиканец, как и он, только из Бастии, ответил ему на итальянском и тут же подвергся бешеной атаке. Наполеоне вцепился ему в волосы, повалив на пол и только большими усилиями его оттащили от земляка. Вы думаете – он долго переживал или извинился? Ни то, ни другое.)

В общем, с самого начала Наполеоне вел себя как инородный дерзкий пришелец, не собирающийся вписываться в общие правила. И, судя даже по осторожным воспоминаниям единственного ученика, которого можно на этом этапе с натяжкой назвать его приятелем, Луи Антуана Фовель де Бурьенна, сделанных еще при жизни Императора, оставался очень одинок все пять лет (зато после его краха тот разразился десятитомными воспоминаниями, выдержанными, как правило, только в черных тонах, кстати, переведенными на русский, но читать их тошно).

Даже нейтрально настроенных к нему учеников было немного, зато врагов хватало в избытке. Ссоры и драки сопровождали его все это время и, как я уже отмечал, часто инициатором их был он сам. Прямое соответствие описанию Измаила в толкованиях священного писания: «Руки его поднимались на всех, а руки всех на него», как написала одна французская дама.

К тому же, он постоянно подбрасывал окружающим новые поводы для такого отношения. Как я уже упоминал, качество преподавания там не блистало. Сидеть спокойно и слушать не сильно квалифицированных учителей, за редким исключением, было скучно. Гораздо эффективнее было заранее прочитать материал, который проходили на уроке, в книгах. И, благодаря своей феноменальной памяти, намертво запомнить все и получить отличную возможность постоянно доставать и учителей, и одногруппников своим замечаниями и ремарками. Эффектно, но не очень правильно. Кому это может понравиться? И если бы он комментировал только проходимые темы, так ведь нет. Пользуясь любой возможностью, перескакивал на восхваление своего обожаемого Паоли, борьбу Корсики за свободу и т. п.14

Думаю, всем понятно, почему после таких выступлений большинство соучеников и расценивало его как чудака не от мира сего (и, скорее всего, гораздо более жесткие определения использовало). И, естественно, не любило, как он это потом сам отмечал.