Два писателя и две утопленные калоши - стр. 4
Неподалеку от трупа валялся треснувший стакан с каплями недопитого вина на дне, и рядом – крошечная дамская сумочка, украшенная вышивкой.
– Ничего не трогали? – осведомился Полежаев, глядя на тело дамы в черном платье странного фасона.
В ответ ему неожиданно и крайне неуместно раздались звуки рояля; кто-то играл что-то бравурно-радостное, невероятно сложное, и делал это, надо признать, виртуозно…
– Что это за музыка? – удивился гениальный сыщик.
– Ах, это там, – небрежно отвечала Ариадна, снимая с ног миниатюрные калошки, – там господин Краснопёров… он без этого не может…
Заглянув за занавеску, Полежаев увидел пятерых скучающих мужчин. Кто-то с неприкаянным видом бродил по залу, кто-то в томно-расслабленных позах лежал на диванах, потягивая вино, а еще один худощавый господин – тонкий профиль, огромные глаза, окруженные серыми трагическими тенями, черные кудри до плеч – упоенно музицировал на рояле; увидев Полежаева, он оскорбился его скептическим выражением лица. В знак протеста, он, закатив глаза, пропел томным пьяным тенором:
Наша жизнь, ты кружишься летучею мышкою,
Так причудлив, изыскан твой дивный полет,
Ах, ночные огни, вы как пестрая вышивка
На канве серых дней… и всю ночь напролет
Наши тени кружатся в магическом круге,
Исполняя зловещий, причудливый danse,
Но коварная ночь протянула к нам руки,
И как черный бемоль, в нашем сердце звучит декаданс…
Отметив про себя, что певец, похоже, изрядно надрался и протрезвеет еще не скоро, Аристарх Модестович вернулся обратно в прихожую.
– Задушена, – констатировал он, обращаясь к городовым. – Душили ее руками, судя по отпечаткам – это был мужчина. Отвезите в морг, отчет о результатах вскрытия – мне на стол… Стакан с вином – на анализ, проверьте на яды…
Затем он заглянул в сумочку, подобранную с пола. Сумочка являла собой небольшой мешочек из черного бархата, вышитый черным же бисером, и по краям – серебристым шелком. В ней было немного мелочи, носовой платок и пара шпилек – словом, ничего интересного; он сунул сумочку в саквояж.
После этого, войдя в зал кабаре, он расположился за столом, достал из саквояжа папку с надписью «Дело», чернильницу, ручку с перышком, и, обведя взглядом присутствующих, пригласил их жестом подойти поближе.
– Итак, господа, что вы можете сообщить мне о погибшей? Давайте начнем хоть бы с вас, господин Красноперов. Что вам известно об этой даме?
– Мне? Да помилуйте, что бы я мог о ней знать? Ничего, – высокомерно вздернул подбородок пианист, – Я с ней не знаком.
– Но она часто появлялась здесь, вы могли хотя бы наблюдать за ней?
– Сударь, здесь очень много интересных дам, наблюдать за которыми куда приятнее…
– А за Ксенией Лютич было неприятно?
Он пожал плечами.
– А вы что – сами не видели ее? Вульгарна, глупа, и с претензией на «демоническую женщину».
– Я видел только труп, – возразил Полежаев, – этого недостаточно, чтобы судить об умственных способностях покойной.
– Недостаточно? Ха! – повертев длинным пальцем в воздухе, пианист наставил его на Полежаева и объяснил заплетающимся языком, – Умная женщина не наденет на себя платье в виде бархатного подрясника, с какой-то рыболовной сетью сверху. А эти жуткие серьги – о, мон дьё… А эта повязка на голове из какой-то тряпки, скрепленная прабабушкиной брошью. А эта сумочка на поясе с вышитым черепом! Собственно, это все, что мне о ней известно.